В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)

Еще минута, и на пороге появился мужчина средних лет с большой, уже начавшей седеть бородой и серо — голубыми, чуть лукавыми глазами. Он тепло поприветствовал князя и княгиню, галантно поцеловал ручку представленной ему Ольге, после чего стал внимательно смотреть на Виктора и Алексея, будто спрашивая — кому тут из вас я понадобился?

Чтобы не затягивать паузу, Алексей произнес, — Добрый день, Владимир Иванович! Я очень рад вас видеть…

Ни сна, ни отдыха измученной душе…

Было уже два часа ночи, но Император Всероссийский Николай I все еще никак не мог уснуть. Он ворочался на тощем матрасе, брошенном на железную походную кровать, но сон никак не шел. Что‑то тревожило его, но что именно Николай Павлович и сам не мог понять…

Государь не был трусом, и храбрость свою доказал не раз. Это было и 14 декабря, когда он лично отправился на Сенатскую площадь к взбунтовавшимся полкам, и во время "холерного бунта" в Петербурге, когда он не побоялся один выйти навстречу обезумевшей и жаждущей крови толпе. Не дрогнул он и перед лицом огненной стихии, во время пожара в Зимнем дворце, когда он вместе с солдатами и пожарными был в самом центре огненного пекла.

Но сейчас Николаю было не по себе. Он страшился чего‑то, чему даже было не найти названия. Это ЧТО — ТО не имело ни форм, ни очертаний, но тревожило душу монарха. И причин этой тревоги император тоже не мог понять.

Николай Павлович был человеком глубоко верующим. Но он так же верил в предчувствия, и знал, что в трудные минуты жизни они не раз помогали ему принять правильные решения.

Слава Богу, в Империи, как внешние, так и внутренние дела не вызывали поводов для тревоги. Правда, на Кавказе шла война, которую Николай получил "по наследству" от своего старшего брата Александра. На юге тоже было неспокойно. На казачьи станицы и селения совершали набеги разбойники из Хивы и Бухары. Они жгли дома и уводили людей в рабство. Оренбургский военный губернатор Василий Алексеевич Перовский попытался сделать им укорот, но поход, к сожалению, закончился неудачей, и понеся большие потери от холода и болезней войско вернулось назад в Оренбург.

— Кстати, — подумал Николай, — надо будет еще раз переговорить с Василием Алексеевичем, подумать, что можно сделать еще для безопасности наших южных рубежей. Он вчера сказал мне, что нуждается в отдыхе, и отпросился на несколько дней отъехать в имение своего знакомого под Петербургом. Вернется — обязательно с ним поговорю. Это верный человек, именно он был рядом со мной 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.

Польское восстание 1830 года изрядно попортило крови Государю. — Это все мой братец, Константин постарался, — с горечью подумал Николай, — его заигрывания с поляками до добра не довели. Пришлось ему чуть ли не в нижнем белье бежать из Варшавы, а мне вводить в эту проклятую Польшу без малого 180 тысячное войско. Молодец, Дибич, навел в этой Польше порядок. Но, чувствую, что это не последний мятеж. Не знаю, что и делать с этой обезумевшей шляхтой — ведь она требует, чтобы Польшу сделали независимой, и дали ей границы 1772 года. А вот не дождутся! — Государь машинально сложил пальцы рук в кукиши.

— Только что мне с ней делать‑то, с этой Польшей? Выселить всех поляков в Сибирь? Или истребить их, как истребляют британцы краснокожих в своих заокеанских колониях. Говорят, что они даже платят своим колонистам деньги за головы убитых ими индейцев. Причем, независимо от того, кем были эти индейцы — воинами, женщинами, или детишками.

— Нет, — подумал Николай, — мои подданные так поступать не могут. Да и поляки эти, они ведь тоже разные бывают…

Вон, взять, к примеру, генерала Гауке… Ведь в свое время сражался против нас вместе с Костюшко, до последнего защищал в 1813 году от русских войск крепость Замостье. А потом стал генералом Царства Польского. В ноябре 1830 года он отказался присоединиться к мятежникам, за что был зверски растерзан ими.

Или взять полковника кавалергардов Петра Петровича Ланского. Ведь род их тоже идет из Польши. И что, все Ланские служат России исправно, как и положено подданным русского царя. Кстати, вчера на разводе в Кавалергардском полку Петр Петрович был рядом со мной, и, как мне показалось, хотел что‑то важное сказать. И глаза у него были такие… Словно знает ЧТО — ТО, другим неведомое. Опять это проклятое ЧТО — ТО!

Император Всероссийский заворочался на своей узкой кровати. Она жалобно заскрипела под его мощными телесами. Хотя по всей Руси и ходили слухи о железном здоровье царя, но сорока четырехлетний Николай Павлович знал, что это далеко не так. У него уже начались приливы крови к голове, головокружения, подагра, спровоцированная постоянным ношением узких форменных сапог, донимала Государя все чаще и чаще.

— Может быть, нездоровье и является причиной моей сегодняшней бессонницы? — подумал он. — А вот к врачам я не побегу. Не дождутся. Попробую сам как‑нибудь разобраться со своими хворями.