В центре Вселенной

– Диана, не глупи, мужчиной ты тоже стать не можешь.

– Почему?

– Слишком дорого, – отрезала Тереза и, корчась от смеха, повалилась на одеяло.

– Видишь, мой маленький бледнолицый друг, – прошептал мне на ухо Палейко, – все не так просто, как кажется. Единственный герой здесь – это ты.

Шатаясь, Кэт протягивает мне руки, белыми пятнами выступающие на фоне темных стен.

– Черт… Мне… Мне очень, очень жаль, Фил, прости.

Я не знаю, как относиться к тому, что его не стало. Палейко не разговаривал со мной уже много лет. Черт возьми, да на самом деле он никогда со мной не разговаривал – он вообще не умел разговаривать, он был просто игрушкой, но игрушкой не моей, а Терезы, и именно от этого мне так больно смотреть на рассеянные по полу осколки. После того как она подарила его мне – на время, прошептал во мне знакомый голос, она доверила меня тебе только на время, – она ни разу не справлялась о том, как он. Мне не придется ей даже рассказывать о том, что случилось, это лишь причинит ей ненужную боль. Своих детей, которым я мог бы передать его по наследству, у меня не будет никогда.

Она доверила меня тебе, а ты не следил за мной.

Время утекает сквозь пальцы. Из динамиков радио доносится какая-то смазливая мелодия. Я ползаю по паркету, щурясь от жара, поднимающегося от свечей, как из раскаленного горна, и ищу розовый камешек, что был у него во лбу, – тщетно, тщетно, тщетно. Наверное, он закатился в щель. Я прислоняюсь спиной к стене и сажусь рядом с Николасом, который все это время наблюдал за мной, не двигаясь с места, и выскребаю мелкие осколки, впившиеся мне в ладони. Кэт так и стоит с распростертыми руками.

– Эй, – Николас обнимает меня, притягивая к себе и прижимая мое лицо к своей груди. – Только не плачь, хорошо? Не надо плакать. Мы его снова склеим.

– О’кей.

– Я сейчас принесу совок и веник.

– О’кей.

– Мы соберем все-все осколки, даже самые маленькие.

– Все, не надо.

– И склеим его.

– М-м-м.

– Только не плачь.

– Идите сюда, – говорит Кэт и тянет нас за руки. – Идите.

Она поднимает нас с пола, кладет голову мне на плечо и обнимает его за бедра; мы медленно, сначала еще пошатываясь и боясь наступать, но потом все увереннее и увереннее качаемся в такт музыке, прижимаясь друг к другу. Я закрываю глаза и кружусь, кружусь; там, где соприкасаются наши тела, меня как будто обдает открытым огнем. Под моими ногами хрустят и еще больше дробятся осколки, сейчас мы перевернем какую-нибудь свечку, по полу польется воск, дом охватит огонь. Я чувствую губы на своих губах, на моей шее, я не знаю, чьи это нежные касания – Кэт, Николаса или их обоих.

Я просыпаюсь к часу пополудни с таким чувством, будто мой мозг превратился в пузырек воздуха внутри запаянной бутылки с водой, которую все время переворачивают туда-сюда, – выбравшись из постели, распахиваю окно и что есть силы вдыхаю ударивший мне в лицо холодный воздух. Мир по ту и по эту стороны реки окутан тонким, блестящим покрывалом льда.

Николас и Кэт ушли около трех часов ночи, хотя я предлагал им остаться – но оба отказались, а у меня уже не было сил их переубеждать. Посмотрев на серые алюминиевые корытца – все, что осталось от сотни свечей, – и на усеянный осколками пол – все, что осталось от Палейко, – я надеваю носки, спускаюсь в неуютную и холодную кухню и завариваю крепкий кофе. Кофе настолько горяч, что мгновенно обжигает мне язык и губы, но благодаря ему пузырь воздуха у меня в голове наконец находит себе более или менее стабильное место в окружающей жидкости. Даже не попытавшись затопить свою печку или разжечь дряхлый котел в ванной, звоню Терезе. Она рада меня слышать, она свободна весь день, потому что Паскаль еще предстоит закончить янтарные украшения к нынешнему открытию рождественского базара, и она, как я втайне надеюсь, пригласит меня пить кофе.

Кончину Палейко я ни словом не упоминаю и собираюсь пока хранить ее в тайне, но одного лишь звука ее голоса достаточно, чтобы моя нечистая совесть, до той поры прятавшаяся в ноющем затылке, сорвалась с цепи, как бешеная собака. Положив трубку, я сметаю осколки и высыпаю их в мусорное ведро. Не имеет смысла даже пытаться их склеить – их слишком много. Розовый камешек будто исчез бесследно. Как-нибудь потом я поищу его повнимательнее.