В центре Вселенной

Проходит еще час или два. На столе тают свечи, мы болтаем, в бокалах плещется дешевое золотистое вино. Михаэль проявляет недюжинное чувство юмора и вообще, похоже, за словом в карман не лезет. Расслабившись, он ведет себя по-хозяйски, словно это мы его гости, и не лезет к нам с Дианой с назойливыми вопросами об учебе и будущем, вместо этого ненавязчиво переходя с одной темы на другую. Никто из тех, кто появлялся в Визибле до него, не производил на меня такого хорошего впечатления, за исключением Кайла. Я бросаю взгляд на сестру. Оттаяв, она смеется над его шутками и выглядит настолько раскованно, какой я не видел ее уже много лет. Даже Розелла, которую на этот вечер пришлось сместить с ее привычного места, кажется, улыбается шире, чем обычно, лежа на боку в глубине одной из полок с посудой. Все так, как будто мы – одна семья. Во всяком случае, так семья всегда выглядела в моем представлении. Но именно поэтому я не могу отделаться от чувства, что все это – лишь иллюзия, никуда не годная пародия на еще более негодную рекламу из серии «все для дома». Гендель был бы, наверное, крайне растроган, а то и прослезился бы, дрожащей рукой достав из кармана платок и пряча взгляд. И весь вечер из моей головы не идет мысль о предстоящей встрече и о том, что Тереза так и не перезвонила.

Меня поражает то, что внезапно Михаэль смотрит на часы и сообщает, что ему пора. Я был твердо убежден, что он останется ночевать в Визибле.

– Ты проводишь? – спрашивает Глэсс. – А я пока помою посуду. Диана, поможешь мне?

Диана бросает на нее пронзительный взгляд и, ни слова не говоря, начинает собирать со стола тарелки. Я так раскрепостился за вечер, что лишь с трудом подавляю улыбку. Она что, думает, что нам пора поговорить по-мужски? Михаэль целует ее в щеку, и она принимает поцелуй с таким видом, как будто самого Михаэля уже здесь нет. После этого адвокат, которому понадобился адвокат, покорно следует за мной на улицу.

– Впечатляющий особнячок, – сообщает он, выйдя на веранду и указывая на фасад дома, устремившийся к ночному небу. Где-то стрекочет последний, не поддавшийся подступающим осенним холодам сверчок. – Когда вы еще были маленькими, наверняка были от него в восторге.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Да и, в конце концов, откуда ему знать о наших с сестрой детских страхах?

– Да, были вполне довольны, – отвечаю я.

Его следующие слова оборачиваются для меня полнейшей неожиданностью.

– А парень у тебя есть?

– Что?

– Парень. Глэсс мне рассказала о твоих пристрастиях. Надеюсь, ты не в обиде?

– На что – на то, что я гей, или на то, что она не умеет держать язык за зубами?

– Думаю, и на то и на другое, – усмехается он.

– Нет, – то, что я вообще что-то могу ему ответить, не иначе как выудил из меня его густой, заговорщически бархатный голос – наилучший инструмент хорошего адвоката. – Нет, не в обиде, и нет, у меня никого нет. Разве об этом она не рассказала?

– Она не в курсе.

Я киваю и пытаюсь найти на это подходящий ответ, но ничего не идет мне в голову, и между нами возникает неловкая пауза.

– Эй, прости, дружище.

Михаэль протягивает мне руку, которую я жму на полном автопилоте. Он смущенно улыбается. Мой нос улавливает тонкий, терпкий запах дорогого одеколона, идущий ему так же безупречно, как и все, что он носит.

– Я не хотел тебя задеть.

– Все в порядке.

Я в действительности чувствую некоторое облегчение. Я помню, как возражал Кэт на ее заверения, что когда-нибудь огребу проблем со своей ориентацией. То, что Михаэль принял это как само собой разумеющееся, вселяет в меня уверенность. Я смотрю ему вслед, когда он спускается к своей машине; белая рубашка ярким пятном выделяется в сумерках. Он забыл куртку у нас в шкафу.

Как только машина скрывается из виду, чья-то тень отделяется от стены, и я краем глаза замечаю рядом с собой знакомую фигуру, но, обернувшись, обнаруживаю не Глэсс, как мне поначалу показалось, а Диану, появившуюся со свойственной ей беззвучностью.

– Как ты думаешь, – спрашивает она, устремив взгляд куда-то вдаль, – на этот раз это надолго?

– Может быть. В любом случае это первый на моей памяти случай, когда кто-то отправляется отсюда к себе домой по доброй воле. Но он вполне ничего, тебе не кажется?

– Ну, в общем, да, – на мгновение улыбается она. – Милый, как ты сказал.

– Знаешь, на какое-то мгновение, когда мы сидели там все вместе, мне показалось…

– Да, мне тоже, – тихо прерывает меня сестра. – Но уже слишком поздно, тебе не кажется?

– Не исключено, – так же приглушенно отвечаю я. – Но почему бы не попробовать. Хотя чувствовал я себя, когда это понял, адски некомфортно.

Мы шепчемся, как тогда, в детстве, лежа в кроватях в нашей общей детской и переговариваясь сквозь разделяющую нас завесу темноты.

– Иногда у меня такое чувство, что мне вообще не очень-то и хотелось отца, – говорит Диана. – Или хотелось, но тогда я была еще слишком маленькой.

– Но Кайл тебе нравился – или нет?