В ту ночь, готовясь умирать...

Женщина средних лет, она и сохранила нежную улыбку девушки, и обрела милосердие многодетной матери. Кичи-Калайчи не смог даже сосчитать, сколько малышей окружило ее, цеплялись за руки, за подол платья и даже за кисти шали. И каждый что-то просил, на кого-то обижался, от чего-то отказывался.

— Проходите вон в ту комнату. Наш Абдул-Кадир, — с нежностью не произнесла, а пропела она дорогое имя ― спешит до холодов закончить большой зал. Придет с работы — и снова за дела, до первой вечерней звезды рук не покладает…

Кичи-Калайчи уважительно кивал головой, признавая великое трудолюбие каменщика. Потом он посмотрел на балкон, где проворно развешивала детские трусики и майки смазливая девушка с таким жгучим румянцем, какой бывает только на одной стороне кайтагского яблока. Покончив с бельем, девушка, слегка прихрамывая, ушла с веранды в дом.

Вот, оказывается, как выглядит избранница Исмаила, которого любовь довела до прокуратуры.

_ Эй, жена! — послышался из-за свежепобеленной стены звонкий мужской голос.

— Что тебе, дорогой?.

— Кто там пришел?

— Радость пришла. Гость к тебе.

— Проводи его в кунацкую. Я сейчас закончу.

— Пожалуйста, проходите вот сюда, через веранду. — Женщина чуть отступила, чтобы кто-нибудь из ее выводка не попал под ноги Кичи-Калайчи. И вдруг вскрикнула: ребенок, который мирно лежал, укрытый концом шали, видно, укусил ее за грудь.

— Что же ты делаешь, маленький разбойник! Ведь я же твоя мама!

Она решительно отняла малыша от груди и прислонила круглую головку к плечу.

— Неужели это все мои дети? — удивленно воскликнула она, оглядывая выводок. — Эй, Фарида! Уйми хоть половину из них! Слышишь, Фарида, к тебе обращаюсь! Посмотри, нет ли здесь соседских — что-то уж слишком много их!

— Не тревожься, мама, все наши. Все твои дети! — сказала Фарида, свешиваясь с балкона.

__ А ты спустись и посмотри хорошенько: мыслимо ли иметь столько ребятишек?

— Правда, ма-ма! Ни одного чужого нет!

— Никогда бы не подумала, что у одной женщины могла быть такая орава детей! И этот, в мокрых штатах, тоже мой? Чумазые вы мои, неумытые, грязнули! Неудивительно, что родная мать вас признать не может. Ну, идемте умываться. А ты, Фарида, положи для гостя подушки, а сама спускайся сюда, не забудь таз, кувшин с водой, и колготок захвати. Пока не отмою не поверю, что все они мною рожденные!

2

С улыбкой слушал Кичи-Калайчи простодушные причитания жены каменщика. Неспешно поднялся на второй этаж, где его ждала Фарида, провела в кунацкую, устланную коврами-сумахами. С горки подушек, уложенных у стены, она достала две самые пышные и положила их на ковер перед гостем.

— Пп-рисаживайтесь, пожалуйста! — смущаясь и оттого сильнее заикаясь, покраснев до крохотных ушей, пригласила Фарида. — Папа сейчас ппридет.

— Спасибо, доченька! А ведь я из-за тебя пришел. Догадываешься от кого?

— К-каждый гость — послан ннебом. Ттак отец говорит.

— Я ― человек земной. Ты Исмаила знаешь?

— Ой! — Фарида закрыла пылающие щеки газовой косынкой.

— Пойдешь за него замуж?

— Я?! — девушка даже отступила к двери. — Очень пп-прошу вас, не говорите с отцом о свадьбе.

Теперь изумился Кичи-Калайчи:

— Это почему же? Исмаил к прокурору писал, что жениться хочет, а…

— 3-з-знаю, — она снова подошла к гостю, желая и не решаясь сказать что-то.

— Эй, Фарида, где же таз и вода? — кричит со двора мать.

— Ид-ду! — Фарида кинулась к двери и остановилась.

— Совсем одолели бб-беднягу! Из-за них я не могу вв-выйти за Исмаила. Вы же видели, сколько карапузиков, а у мамы одна шея и тт-только две руки! Как она справится без меня?!

— Понимаю, доченька, а Исмаил решил, что всему виной твой отец. Некрасиво получилось!

— Я ввиновата! Думала, что Исмаил откажется, если про к-калым узнает. А вы, дядя, ккем ему доводитесь?

— Исмаил мой племянник. Самый любимый. Так что подумай, доченька! Не терзай парня — похудел, извелся весь, мрачные мысли до добра не доведут!

— Эй, Фарида! Ты что, утонула в тазу?

— Иду, мама, бегу! — Фарида, прихрамывая, ринулась вниз по лестнице.

Кичи-Калайчи хотя и остался один, скучать ему было некогда. «Вот, оказывается, в чем дело, — размышлял старик, рассеянно оглядывая убранство комнаты, — ишь чего надумала, проказница. А золотое сердце у девушки! Ради помощи матери отказаться от любви, пожертвовать собственным счастьем ради карапузиков — на это не каждая девушка способна, тем более что аллах дал ей красоту с добротой, а для равновесия — два недостатка впридачу, хотя и одного достаточно, чтобы у девушки не сложилась личная жизнь».

Старик поерзал на подушках, умащиваясь поудобнее, и стал думать об Исманле. У этого химика тоже есть кое-какие минусы. Ну хотя бы его въедливое любопытство о степени родства с Кичи-Калайчи. Вот зануда! Сколько пришлось объяснять, убеждать… А он заладил: «Как это так, чтоб человек из Кана-Сираги вдруг оказался родным дядей рожденному в отдаленных краях Салатау?» В конце концов, все земляне — земляки.

И не хотелось старику, а пришлось вспомнить старый солдатский анекдот времен русско-японской войны.