В ту же реку

Как девчонка пришла, мама запрыгала зайчиком вокруг нее. «Катенька, давай поужинаем с нами! Катенька, Алешенька тебя так ждал! Катенька! Катенька!»

Отчим смотрит и молчит, он тоже нормальный.

А Катька в математике и физике ни бум-бум, пришлось объяснять ей с азов, а потом еще до дому провожать. Так смотрит жалобно, сердце разрывается, точно Котенок. Пришлось чмокнуть.

С утра по новой. Вместе в школу, вместе на переменах. Ей, кроме оплаты еды в школе, пятьдесят копеек на неделю предки дают. А девчонки вечно на что-то экономят, но и сладкого всегда хотят. Для меня шоколадка не расход, а Котенок их любит.

Ириска, между прочим, с Серегой крутит.

Летчик нормально кушает со своим классом. Вчера ему рубль на карман выдал, пообещал еженедельно повторять.

Восьмиклассник из новеньких собрал вокруг себя малолетних пацанов из начальных классов и вещает:

– Вы на зоне в чуханы пойдете, а я авторитет! Вот доминошную кость 5–6 покажут, спросят «ты куда пойдешь – на 5 или на 6», что скажете?

– Мы на черточке между ними постоим, – вмешиваюсь я в разговор. – А чего ты с пацанов спрашиваешь?

– Видел?! – задирается рукав, и мне показывается наколка.

Четыре точки по углам квадрата и посередине пятая. Четыре вышки и зека. Смысл: «был в заключении».

– Сидел? И по какой статье? А заодно и где?

– Такие себе только авторитеты набивают! Понял?! – новичок пытается взять меня на горло.

– Что ты понял, да, понял. У нас один шесть лет сидел за понял, а ты понял! – Дурацкая присказка, но с толку человека сбил. Народ авторитетный уже подтянулся, слушают. – Ты скажи, что я спросил. Почему с ребят спрашиваешь? Ты кто? Вон там видишь, пацан стоит? Это Саня Быстрик. Мы с ним терли. Кто прав был, кто не прав, другой разговор. Порешали наши вопросы. Летом плечом к плечу с пришлыми махались. Я его уважаю. Вон Вася Пушкин. Пацан говорит мало, но всегда по делу и правильно. Тоже уважаемый человек. Я так тебе про любого скажу. И про меня скажут.

Окликаю проходящего Ваньку.

– Летчик, скажи, кто я?

– Леха Писарь. А чё?

– Ничё. А это кто? – показываю на парня.

– Хрен его знает. Мутный он какой-то.

– О! Устами младенца глаголет истина! Мы тебя не знаем, а ты за понятия втираешь. Третий раз спрашиваю – ты кто?

– У меня братан под Питером сидит! – выкладывается главный аргумент.

– В пятерке или шестерке?

– На черточке посередине! – зло отвечает парень.

А вот это уже серьезно. Василий Пушкин странно стал смотреть на парня, да и другие с интересом. Дело в том, что на Камчатке есть обычная зона № 5 и усиленного режима № 6. Мой вопрос поняли наши, но не понял новичок. Для приблатненного такое, по меньшей мере, странно.

– Слышь. Раз ты даже номера зоны не знаешь, или у тебя никто не сидит, или ты своего братана не греешь. И так, и так косячно. Подснежник ты, а не авторитет.

На такое обвинение парень попытался ответить ударом в мою, уже сильно пострадавшую, физию. Но на автомате ухожу от удара и тоже на автомате бью зажатой в кулаке авторучкой противнику в горло.

Человеку стало плохо. Хорошо, ударил слабенько. Но ни дышать, ни прокашляться противник долго не мог. Опять же больно. Вообще-то, я дурак, так и убить можно. Пацаны смотрят на новичка без сочувствия. Сам начал права качать. Ему законный вопрос вежливо задали, он драться полез. Но мне отметили в продолжение вчерашнего разговора:

– Говорили же, Писарь мухи не обидит! А кто-то не верил! Все видели, что он тут ни при чем? А у Подснежника солнечный удар случился.

– Какой солнечный удар? Враньем подавился! Боженька наказал!

Надо мной ребята стебаются, но с оттенком уважения.

Пушкин подвел итог:

– А наколку надо бы свести. Не положена она тебе. Даем день сроку. Недоволен? Подходи вечером к клубу, перетрем.

Парень отошел, как оплеванный, а Петька из седьмого класса вдруг стал допытываться:

– Костер! Скажи, а где ты золото взял? Которое с материка привез?

– А тебе зачем? Композитор, что ли?

– Почему композитор?

Рассказываю бородатый анекдот. Ну… сейчас, может, и новый.

– Заходит один в комнату, а там другой что-то пишет. Первый спрашивает: «Что пишешь?» – «Оперу», – отвечает второй. «А про что?» – «Про нашу жизнь, про друзей, про знакомых». – «Про меня напишешь?» – «Конечно! Опер про всех велел написать». – Пережидаю смешки ребят и продолжаю разговор: – Вот я и думаю, может, ты тоже композитор, оперу пишешь. Я как про себя тебе должен сообщить? Устно, письменно или сразу явку с повинной?

Парень не прав, такие вопросы задавать категорически запрещено. Ребята встрепенулись.

– Не! Писарь правильно говорит! Такое дело надо обязательно прояснить. Петюня, ты зачем спрашиваешь?

– Да я просто так… Поинтересовался, – оправдывается Петька.

– Просто так и чирей не вскочит! Композитор ты наш, неприглядный. Может, тебя попросил поинтересоваться кто? Так ты скажи, мы послушаем и, может быть, поймем. – Это вмешался Пушкин, как ему такое пропустить? Сейчас будет давить на понятия. Мне оно не интересно, потому ухожу.

Уже из коридора слышу:

– А помните кто-то стуканул классной, что мы на лестнице у чердака курили? Композитор тогда с нами был, а ему не влетело!