— Посмотри на меня, — приказываю я. Это единственный выход, потому что еще одна секунда в присутствии этого болвана, пока он пытается ухаживать за моей парой, и вечер закончится кровопролитием, независимо от свидетелей, и от того, как сильно она будет против. Я борюсь со всеми присущими мне инстинктами, чтобы не разорвать его в клочья прямо здесь, — он замирает, обездвиженный моей силой. — Я предлагаю тебе выбрать страну очень далеко, Чудик, чтобы я не нашел тебя и не показал, что значит быть объектом охоты, — я навязываю ему образы, наводняя мозг мыслями о том, что я с ним сделаю, если он когда-нибудь заговорит с ней снова. Женщины ахают, когда он мочится, несмотря на оцепенение, вызванное контролем сознания.
— Серьезно, Влад? — Дойл тяжело вздыхает.
В соседней комнате раздаются крики, музыка меняется на что-то бодрое.
— Теперь ты можешь идти.
Подбородок мужчины дрожит, и я позволяю ему уйти, наблюдая, как он направляется к выходу, никому не сказав ни слова.
— Вау, — шепчет Бернадетт себе под нос. — Он действительно вампир.
Она рассказала обо мне своей подруге? Не только обо мне, но и о том, кто я такой, хотя обещала, что не будет? Я поворачиваю голову к Обри, и она нервно краснеет под моим удивленным взглядом. Я хочу расстроиться, но понимаю, что это невозможно, учитывая то, как я рад, что наконец-то снова нашел ее.
Дойл прочищает горло.
— Возможно, нам следует перенести эту вечеринку в более тихое место.
Бернадетт смотрит на него с подозрением во взгляде и оглядывает его с головы до ног, скрещивая руки на груди.
— Я так понимаю, ты тоже вампир?
— Нет, — говорит Дойл, его тон полон веселья. — Я волк-оборотень.
— Угу, — она кивает. — Ну что, человек-волк, не хочешь помочь мне разнюхать, где они хранят торт? Уверена, этим двоим есть о чем поговорить.
Дойл приподнимает бровь.
— Я не ем торты.
— Отлично. Можешь посмотреть, как я ем торт, — говорит Берни, хватая его за руку и утягивая прочь.
Ему приходится неловко отпрыгнуть назад, после чего он бросает на меня извиняющийся взгляд и уходит с рыжей бестией.
Я поворачиваюсь к Обри, внезапно занервничав впервые за свою долгую жизнь.
— Мы можем где-нибудь поговорить? — спрашиваю я.
Она всматривается в мое лицо и, кажется, находит там то, что ищет, потому что кивает.
— Номер для новобрачных должен быть пуст некоторое время.
Я захожу в номер, в котором подружки невесты сидели до свадьбы, и начинаю собирать одноразовые стаканчики и вещи, оставшиеся после приготовлений, выбрасывая их в ближайшую мусорную корзину. Мне нужно чем-то занять руки, потому что я действительно не знаю, что сказать теперь, когда Влад здесь, передо мной. На стульях с белыми спинками полно разной одежды, в углу стоит плюшевый диван, а из окон комнаты открывается вид на город.
Заламывая руки, я, наконец, отваживаюсь взглянуть на него. Он стоит в нескольких футах от меня, дьявольски красивый в этом черном смокинге, что идеально облегает широкую фигуру.
— Я скучал по тебе, — голос Влада глубокий и низкий, заставляющий сердце выпрыгивать из груди.
— Я не была уверена, что когда-нибудь увижу тебя снова, — отвечаю я. Мой взгляд путешествует по его скулам к широко раскрытым изучающим глазам, как будто он пытается запомнить мое лицо так же, как я его.
— Ты заполняешь пустоту там, где должно быть мое сердце, Обри. Как ты могла так подумать? — говорит он низким голосом, и мне приходится взять себя в руки, чтобы не распластаться на полу, как какой-нибудь актрисе, падающей в обморок.
У меня дрожит дыхание, а колени слабеют. Во мне бурлят эмоции. Его темные глаза скользят по моим губам, когда я нервно их облизываю, и его взгляд становится жестким, когда я делаю шаг назад.
Влад хмурятся.
— Ты отправила сообщение в ту ночь, когда покинула замок?
Этот вопрос сбивает с толку, и сердце мгновенно сжимается от ужаса. Я вспоминаю Фрэнка Штейна, который что-то печатал на моем телефоне, прежде чем раздавить его, как пустую банку из-под газировки.
— Я…
Его глаза вспыхивают красным.
— Ты написала, что не можешь этого сделать и что сожалеешь? — его голос практически похож на рычание, срывающееся с губ, и красный свет заливает радужки.
Слова Фрэнка о том, что он найдет всех, кого я люблю, и уничтожит их, проносятся у меня в голове. Неужели Влад не знает, что он сделал?