В твоих руках, любовь моя…

– Чернь пытается давать мне советы? – Димас оскалился с угрозой, и Карина дернулась от него, так что чуть не выронила бокал.

– Спокойнее, – Азир приподнял открытые ладони и кивком отправил строптивую женушку в другой зал, – не обижай ее, она хорошая.

– Все люди хорошие, – передразнил он голос Инге, – особенно на вкус, когда им пальцы из суставов вырываешь и напуганы до усрачки.

Азир хохотнул и поставил перед ним еще один стакан. Димас с удовольствием сразу влил себя половину, а потом подпер подбородок рукой и со скучающим видом оглядел пустой бар, можно было валить в место повеселее, но Азир умел отвлечь разговором.

– Карина меня любит, дарит свои чувства легко, и мне хватает.

– Хорошо, когда умеешь принимать, – фыркнул Димас и снова потянулся к алкоголю. – Большинство ифритов на это неспособны, вот и приходится выкручиваться, лишь бы не конфликтовать с законами и не довести людей до охоты на ведьм. Пока их все устраивает, но достаточно искры, чтобы начался геноцид. Нас тут слишком много.

– В других городах демонов почти нет, и по законам уехать мы теперь не можем. Последние порталы, кроме Ванкувера, стояли в Сиэтле и Портленде. Все наши рванули туда как в жопу укушенные, надеясь успеть убраться с Земли, а на деле нас просто согнали на западный берег, чтобы было проще контролировать. Чахнем в этом болоте, сами себя убивая и мечтая сдохнуть. А чего еще желать – ни перспектив, ни будущего. Детей, дабы исполнить предназначение, завести не можем. Препаратов для бет, чтобы они выносили нам потомство, нет, а женщины от нас не понесут. Постепенно мы все вымрем, медленно, но верно истребим себя. Ты единственный, кому перепало – я завидую тебе черной завистью, потому что у тебя есть наследники…

– Люди относятся к детям совсем иначе, – напомнил Димас. – Дома отпрысков бы я зачал, а потом наблюдал со стороны за прогрессом, не участвуя в их жизни. На Земле их воспитывают и о них заботятся, и на Малаке тоже. Инге как-то рассказывал, что был единственным ребенком. У малаков не требуется рожать воинов во славу великого Герцога. Его баловали и любили, поддерживали во всем, он пошел служить, потому что хотел использовать свои силы во благо, и был лекарем в отряде Его Святейшества.

– Ого! – присвистнул Азир.

– Да, – согласился Димас.

– Учитывая его положение, мог бы договориться вернуться домой. Почему он все еще торчит на Земле?

Димас пожал плечами.

– Может, из-за детей.

– Или из-за тебя, – добавил Азир. – Он десять лет о тебе заботится, глаз не спускает, думаешь, все просто так?

– Зачем ему ифрит? – попытался отмахнуться Димас, но слова задели за живое. Инге каждый день повторял, что любит, и Димас в его чувствах не сомневался. – Мы враги, тысячелетиями воевали и пытались уничтожить друг друга. Земля лишь одна из немногих планет, которые мы решили завоевать, а малаки нам помешали.

– Иногда чувства сильнее расовой вражды. – Азир придвинул стакан для себя и плеснул алкоголя.

Они стукнулись кружками, потом рогами и залпом допили содержимое. Азир смачно рыгнул и потряс головой. Димас повторил его жест. От густой бурды в мыслях все путалось, навязчивые образы утягивали в блаженное марево сна, хотелось в постель или предаться разврату. В планах было посетить другое заведение, но у Димаса стало лень тратить время на охоту. Дома ждал муж.

– Меня никогда не любили. И я никогда не любил, – медленно произнес он. – С рождения я знал лишь жестокость и учился бороться за свое положение. Я даже родителей не видел, чуть ли не с младенчества брошенный на растерзание своим сверстникам. Мне приходилось пробиваться наверх умениями и магией. Все, чего я добился там, на Ифрите, это мои заслуги. Меня уважали и боялись, мной восхищались, и чтобы удержаться на пьедестале, приходилось крутиться и убивать. На Земле мне не нужно ничего делать, чтобы процветать. Я использую людей, превращаю в податливый материал и делаю свое подобие. Люди для меня – просто мясо. Как мне познать их любовь?

– Любовь – это лишь способность жертвовать своим благом ради другого. Ты, даже отрицая это, многое отдаешь Инге и вашим детям.

– Я не знаю, что чувствую. – Демос подвинулся к нему ближе и тихо добавил: – И хочу чувствовать больше. Но я рожден демоном и не способен любить.

– Откуда ты знаешь, на что способен, а на что нет? Мы не безмозглые чурки и не социопаты, как бы ни пытались люди выставить нас в таком свете. Мы вполне осознанно идем на те или иные поступки: сражаемся, добиваемся большего, конкурируем. Принимаем решения. Убить человека – плохо? А смотреть, пока его убивают, – хорошо? Или тоже плохо? Для нас, кто привык убивать и не считается ни с чьей жизнью, не убить – хорошо. Но не помочь? Разве это плохо? Конечно, человеческая мораль нам чужда, но у нас есть своя, а значит, рано или поздно мы сможем понять их чувства. У нас появятся ценные вещи и люди, мы будем заботиться о них и беречь. Как, например, я забочусь о любимой женщине, – сказал он мягко, посматривая на двери в соседний зал.

– Я забочусь о своих детях, – мрачно заметил Димас.