В усадьбе

— Ну, ладно. По гривеннику къ семигривенной ряд я прибавлю. Тутъ даже будетъ вамъ на два стаканчика. Тому же вашему благодтелю кабатчику можете снести эти гривенники. Такъ берете по восьми гривенъ въ день?

— Н… Не сподручно.

— Отчего же не сподручно? Вдь кабатчику въ боле горячее время отаву косили, а теперь косьба посл него.

— Это точно, а только обидться можетъ.

— Чмъ обидться?

— Да какъ же… Скажетъ: мн за долгъ по семи гривенъ, а барину такъ по восьми гривенъ. Вдь онъ у насъ норовитъ такъ, чтобы супротивъ барина за все платить ровно половину.

— Что за вздоръ такой!

— Нтъ, ваша милость, не вздоръ. У него ужъ такая зарубка, чтобы въ половину… Узнаетъ — сейчасъ докажетъ свою нравственность и ужъ напредки будетъ считать не семь гривенъ, а сорокъ копекъ. Вдь вотъ онъ, окромя того, занимается и телятиной. Понесешь къ нему теленка, а онъ и скоститъ съ теленка сколько онъ за отаву переплатилъ супротивъ барина.

— Да чмъ же переплатилъ? Я восемь гривенъ даю, а онъ семь гривенъ.

— По расчету не выходитъ, стояли на своемъ мужики.

— Не понимаю, что у васъ за расчетъ! пожималъ плечами баринъ. — Ну, берете по девяти гривенъ?

— Боязно, баринъ. Вотъ тоже и сушеный грибъ онъ начнетъ у бабъ скупать… Нтъ, лучше отойти отъ грха.

Мужикъ въ армяк махнулъ рукой.

— Желаете, сударь, послднее слово, по рубль двадцать? Это мы можемъ, это ему будетъ не обидно, за это онъ проститъ.

— Да въ чемъ тутъ обида, я не понимаю?

— Какъ же, помилуйте… Смена давалъ. По рублю двадцать, такъ прикажите приходить.

— Нтъ, за такія деньги и отаву косить не стоитъ, тмъ боле, что я уже кой-гд и скосилъ. Что гд ужъ очень подросло, такъ и мои работники скосятъ, а съ поденщиной за такія деньги не стоитъ. Мн ужъ тогда обидно будетъ, сказалъ баринъ.

— Воля вашей милости, отвчали мужики, поворачивая отъ террасы.

VIII

Баринъ шелъ изъ конюшни по двору усадьбы. Большой блый гусь, бродившій по двору съ нсколькими гусями, загоготалъ, потомъ зашиплъ и, вытянувъ шею, старался его ущипнуть за ногу.

— Фу ты, поганецъ какой! Вотъ озорникъ-то! проговорила птичница Василиса, коренастая, какъ тумба, баба съ голыми красными ногами, разсыпавшая кормъ цыплятамъ. — Что за гусь окаянный! Никого не пропуститъ мимо. Такъ и норовитъ щипнуть. Ужъ на что я, кормъ имъ задаю, а и у меня вс ноги исщипаны… Чего ты, проклятый! Шш… Схватите его, баринъ, за шею, онъ увидитъ чужую силу и уймется.

— Чуетъ, что скоро долженъ попасть ко мн на жаркое — вотъ и шипитъ, проговорилъ баринъ.

— Рано, сударь, гусей объ эту пору еще не дятъ.

— Отчего не дятъ! Зарзать, зажарить и състь.

— Положенія такого нтъ, чтобы съ этихъ поръ гусей сть. Гуся надо тогда сть начинать, когда онъ снжку клюнетъ. Какъ первый снгъ, такъ сейчасъ и гусей сть начинаютъ. Это ужъ порядокъ такой.

— До снгу еще долго, да мы и не проживемъ здсь въ деревн до снгу, а гусятина на жаркое вещь хорошая. Съ будущемъ мсяц всхъ старыхъ гусей передимъ, а молодыхъ на племя пустимъ.

— Нельзя, баринъ, однихъ молодыхъ оставить, надо безпремнно, чтобы у нихъ старый вожакъ остался, а то все гусиное хозяйство пропадетъ. Старый гусь — онъ ужъ ученый, онъ знаетъ, что и какъ, онъ и съ рки приведетъ домой, не поплыветъ куда не надо, а молодые безъ стараго вожака заблудятся. Индюшеночковъ-то изволили видть? Подниматься начали, таково хорошо крпнутъ, слава теб Господи, сказала ключница. — Ужъ я такъ стараюсь, такъ стараюсь! Сама не допью, не домъ, а только бы наши индюшата были сыты и не плакались. Самая трудная птица — эти индюшата, сударь. Сыро ей — плачетъ и хохлится, солнцемъ припекаетъ — плачетъ и хохлится. Бда съ ними съ маленькими-то! Ну, а теперь выравниваться начали, такъ и плакать перестали. Съ говядинки, баринъ, такъ они пошли. Говядинкой сырой я ихъ кормить стала. Да вотъ все ваша ключница Афимъя жалится, что я говядиной ихъ кормлю. Просишь, просишь у ней кусочка и еле допросишься. «Ты, говоритъ, сама жрешь!» Стану я сырую говядину жрать! Да разъ что же?.. Разъ въ пятницу вывезла этакое словечко. Отродясь по пятницамъ не скоромилась. «Ты, говоритъ, сырую ее сть не станешь, а въ щахъ сваришь, да и стрескаешь съ мужемъ». И каждый разъ вотъ этакія слова. «Нтъ, говорю, я еще Бога-то не забыла. Для пятницы въ щи снятокъ есть. Поди, говорю, смотри, какъ я индюшатъ твоей говядиной кормить буду». Тоже вотъ и насчетъ гречневой крупы для цыплятъ… «Куда, говоритъ, у тебя столько крупы идетъ? Ты, говоритъ, должно быть, сама съ мужемъ ее лопаешь. У твоего, говоритъ, мужа мурло-то лопнуть хочетъ съ хозяйской крупы». Господи Іисусе! Станемъ мы хозяйскую крупу сть, чтобы цыплятъ обижать! Вонъ они какіе у насъ кругленькіе! Извольте сами посмотрть.

Баринъ слушалъ и улыбался. Онъ смотрлъ какъ два птушка-цыпленка дрались между собой, прыгая другъ передъ другомъ. Птичница продолжала: