В усадьбе

— Кучеръ у насъ все ходитъ съ трубкой по хлву, да по конюшн, начала она. — Упаси Боже, коли ежели что. Вдь на сновалахъ-то у насъ, почитай, больше тысячи пудовъ сна сложено.

— Какъ съ трубкой? Я вдь ему даже и на двор запретилъ съ трубкой ходить, обернулся баринъ.

— Вы запретили, а онъ не внимаетъ. А все оттого, что вчера ходилъ на деревню и пьянъ былъ. Приманка-то ужъ тамъ у Амоса Ермолаича очень чувствительная.

— Отчего же ты мн вчера не сказала, когда онъ съ трубкой ходилъ?

— Да у васъ въ это время становой сидлъ. И вдь ругатель какой! Я ему стала говоритъ, а онъ меня такими словами, что просто срамъ. Вы внушите ему.

— Хорошо. Я его проберу. Жаль только, что я его не поймалъ съ трубкой на мст преступленія.

— И Василиса наша тоже… продолжала ключница.

— Что Василиса?

— Да какая же это скотница и птичница! Я вотъ говорю, говорю, чтобы нижніе листья у капусты на огород обрзала и коровамъ въ пойло, а она не внимаетъ и, знай себ, пустой мсивкой поитъ. А все лнь… Ужасти какая баба! Вотъ вдь вы думаете теперь, она индюшатъ обваренной крапивой кормитъ? Ни въ жизнь… Голая каша… А все лнь крапивы нажать. Да и барственность… Сколько у ней индюшатъ-то погибло! И все зря… Цыплята тоже… На крысъ-то да на хорька только слава… Теперича отчего у насъ утки-насдки столько яицъ перепалили? Все оттого же… Нешто можетъ столько болтуновъ быть? Ни въ жизнь… А все оттого, что очень часто на деревню бгаетъ. Магнитъ-то ужъ у Амоса Ермолаева, должно быть, очень чудесенъ. А въ ваши именины подносила я всмъ по стаканчику, такъ она выпила и закашлялась, словно и въ самомъ дл непьющій человкъ.

Баринъ уже начиналъ морщиться. Ему не нравились сплетни, но ключница не унималась.

— И Тихонъ тоже… Нешто это огородникъ? Нешто такіе огородники должны быть? продолжала она. — Вы посмотрите на огурцы-то… Вдь не прополоты… Травой заросли.

— Ну, довольно… Что жъ мн съ нимъ длать! отвчалъ баринъ. — Мало я разв ругаюсь!

— Прогонять надо. Василій Савельевъ, вонъ, сколько времени безъ дла и даже очень просится… «Я бы, говоритъ, Петру Сергичу врой и правдой, какъ свчка передъ Богомъ»… Косаремъ онъ ходилъ, а теперь косьба кончилась, такъ совсмъ онъ безъ дла, А ужъ мужикъ-то какой богобоязненный!

— Ну, тоже… Запьетъ, такъ и ворота запретъ, сказалъ баринъ.

— Ахъ, что вы! Нтъ… Онъ потребляетъ самую препорцію. А что вы его видли въ Аграфенинъ день пьянаго, такъ на Аграфену купальницу у него жена именинница была.

— Онъ на другой день пьянъ былъ.

— Да вдь на другой-то день Иванъ Купала, у него братъ былъ именинникъ.

— Онъ дня четыре пилъ. Я все его видлъ пьянаго.

— А тутъ дожди пошли, а онъ къ снокосу былъ нанявшись, такъ какая же косьба въ дожди — вотъ онъ отъ бездлья и путался. А такъ, чтобы въ рабочіе дни, онъ — ни, Боже мой. Ужъ все я считаю, что онъ въ тыщу разъ лучше Тихона. Вы походите-ка по огороду-то… У Тихона, вонъ, есть и по сейчасъ капуста не окопана. А червякъ-то у насъ отчего напалъ на капусту?

— Ну, довольно, Афимья, довольно.

— Мн что! Я ваше же добро берегу. А не хотите слушать, такъ и не надо. А на какіе доходы онъ съ Амосомъ-то Ермолаевымъ цловаться бгаетъ? Теперь-то грядной огурецъ пошелъ, такъ онъ не въ цн, а когда парниковые-то огурцы были, такъ сколько онъ ихъ Амосу-то перетаскалъ въ передник! Вы вдь не видите, вамъ не до того, а я вижу. Идетъ на деревню, а передникъ заткнутъ и на брюх оттопырившись. Вдь въ передникъ прямо сотню упрячешь.

— Брось, Афимья… Дай ты мн въ спокойномъ дух побыть.

— Да вамъ и безпокоиться самимъ нечего, а выгнать Тихона и на его мсто Василья Савельева взять.

— Нтъ, нтъ, не желаю я съ пьяницами…

— Тихонъ холостой человкъ, одинъ какъ перстъ… Запьетъ, такъ его и остановить некому, а Василій Савельевъ женатый, его жена завсегда отъ пьянства остановить и вразумить можетъ. Вамъ бы даже такъ и взять: Василья Савельева взамсто Тихона, а Аграфену, Василья Савельева жену, взамсто Василисы. Такъ бы и было: мужъ огородникъ, а жена скотница. Вдвоемъ-то имъ даже бы и сподручне служить было и они бы были старательне.

— Нтъ, нтъ… Теперь дло идетъ къ осени и я останусь съ тмъ, что есть.

— Да вдь осенью-то больше работы… Навозъ… Вы, вонъ, хотли подъ огородъ прибавку распахивать. А для Аграфены — у насъ въ сентябр дв коровы телиться будутъ. Курицу она знаетъ и понимаетъ чудесно. Вы посмотрите, какъ она вамъ индекъ-то къ зим поставитъ! И наконецъ, Аграфена птицу просто обожаетъ, а Василиса — вдь она даже и не птичница, а такъ баба съ кирпичнаго завода. Да и никогда она до насъ за птицами не ходила, а жила она въ Петербург въ маткахъ-стряпухахъ на извозчичьемъ двор, а потомъ въ кормилицахъ жила, такъ нешто это птичница! Съ птицей надо съ молитвой… И корова любитъ, чтобъ перекрестившись и съ молитвой, а Василиса все съ чертыханьемъ. Коровъ доитъ — нечистаго поминаетъ, птицу кормитъ — нечистый на устахъ. Гд же тутъ живности-то существовать! А Василій Савельевъ для васъ будетъ настоящій кладъ.

— Василій въ садовническомъ дл ни бельмеса не смыслитъ.

— Господи Іисусе! Научится. Къ весн пойметъ.