В усадьбе

— Воля милости вашей, а только безъ котовъ крысы и въ кладовую къ вамъ заберутся, провизію начнутъ жрать.

— Да ужъ забрались, сказала ключница. — Я боялась только доложить вашей милости, а ужъ у насъ фунтовъ пять стеариновыхъ свчей он съли да бруска три мыла. И вдь какъ жрутъ!

Баринъ въ волненіи ходилъ по двору и говорилъ:

— Пускай жрутъ, а котовъ все-таки не заведу. Дороже будетъ стоить.

— Вдь крыса, она хитрая, начала ключница. — Она яйца стъ. Такъ все яйцо и выстъ. Вы вотъ все жалуетесь, что яицъ мало. А отчего мало? Отъ крысъ.

Баринъ не слушалъ и зашагалъ на крыльцо. Черезъ пять минутъ онъ стоялъ хмурый и сердитый передъ барыней. Барыня вышивала какую-то прошивочку и спросила его:

— Насчетъ чего ты сейчасъ такъ на двор сердился?

— Да насчетъ всего, отвчалъ баринъ. — Вообрази, я сейчасъ длалъ расчетъ и оказывается, что намъ надо бросить всякое хозяйство, если мы думаемъ, что извлекаемъ изъ него хоть какую-нибудь выгоду. Оказывается, что цыпленокъ намъ обходится чуть не въ полтинникъ, тогда какъ его по здшнимъ цнамъ и купить-то можно за пятіалтынный. Возьмемъ поросятъ… Знаешь ли, во что намъ обошлось выпоить каждаго поросенка?

— Знаю, знаю…

— шь свой огурецъ, напримръ, и чувствуешь, что онъ стоитъ себ чуть не пятачокъ. А знаешь ли, что стоятъ намъ т десять дынь, которыя выросли у насъ въ парникахъ?

Барыня улыбнулась, махнула рукой и произнесла:

— Не надо… Не говори… Я знаю…

IV

У террасы усадьбы раздались шаги и кто-то крякнулъ. Пробгавшій газету баринъ поднялъ голову. Передъ террасой стоялъ садовникъ и передвигалъ картузъ со лба на затылокъ.

— Кабы вы мн двустволочки вашей дня на два прожертвовали. Вдь она у васъ все равно зря въ кабинет виситъ, сказалъ онъ.

— Зачмъ это теб? Что за глупости! спросилъ баринъ.

— Да вотъ, чтобы потрафить… Ужъ я бы его укомплектовалъ!

— Кого?

— Да вотъ подлеца-то этого. Ужъ я бы его укараулилъ и въ самую центру…

— Какого такого подлеца? Что, я не понимаю.

— А вотъ этого самаго, что дыни наши изъ парниковъ воруетъ. Ужъ я бы его распатронилъ въ самый корень. Не сталъ бы больше ходить.

— Да разв опять украли дыню?

— А то какъ же… Третьяго дня вы изволили на дыньку любоваться и говорили, чтобы въ воскресенье къ обду снять — ея у жъ нтъ.

— Какъ нтъ? спросилъ баринъ, быстро поднимаясь со стула и отбрасывая газету въ сторону.

— Очень просто. Даже вчера была, а ужъ сегодня нтъ. Кто-то спроворилъ. Прихожу утречкомъ посмотрть, а ея нтъ. Третью дыню… Еле-еле вывели, только бы снять, а тутъ…

Садовникъ развелъ руками.

— Ничего не подлаешь, проговорилъ онъ. — Надо караулить, а безъ двустволки караулить нельзя.

— Душечка! Слышишь? Вдь у насъ опять дыня пропала! крикнулъ баринъ барын, сидвшей въ комнат.

— Не можетъ быть! проговорила барыня, показываясь на террас.

— Истинный Господь, пропала, отвчалъ садовникъ. — Воруютъ. Ночи темныя начались, ничего не подлаешь. Надо укараулить, да бекасинникомъ въ настоящее мсто, чтобы помнилъ и чувствовалъ. А то что жъ это, помилуйте!

— Кто бы это могъ красть дыни?! удивлялась барыня.

— Должно быть, крестьянишки здшніе… Иначе кому же?.. А то, можетъ статься, кто изъ поденщины, что вонъ у сосда лсъ расчищаютъ, длаетъ догадку садовникъ.

— Нтъ, это не крестьяне и не поденщики. Ну, зачмъ имъ дыни?

— Какъ зачмъ? Очень просто-съ… Снесъ на станцію господамъ — вотъ на выпивку и есть. На желзной дорог въ лучшемъ вид за такую дыню три гривенника дадутъ. Дыня, одно слово, антикъ была. Да и не носивши на станцію, Амосъ Ермолаевъ на деревн за такую дыню сороковку дастъ. Сороковка ему плевка стоитъ, а онъ тоже мамонъ-то потшить любитъ.

Баринъ и барыня переглянулись.

— Нтъ, это, я думаю, свой воръ, сказала барыня. — Гд тутъ пробраться на огородъ постороннему человку!

— Позвольте-съ… Частоколъ раздвинулъ — вотъ и тутъ… Зачмъ же свой?

— Свой, свой…

— Обижать изволите. Я изъ-за хозяйскаго добра удавиться радъ.

— Не про тебя говорятъ, а только воръ свой. У насъ около частокола собака на блок бгаетъ.

— Да вдь можно и съ другой стороны перелзть. А то, вотъ, взялъ хлбца, прикормилъ собаку — ну, и бери, что хочешь. Воръ знаетъ какъ… Его учить нечего.

— Наши сытыя собаки польстятся на хлбъ! Что ты говоришь!

— Иначе, сударыня, и быть невозможно, потому кабы одн дыни, а то съ чего же у насъ и яблоки пропадаютъ?

— Какъ? И яблоки пропадаютъ?

— Очень просто. Сегодня, я такъ считаю, что, пожалуй, съ сотню посшибли и унесли!

— Ну, ужъ это изъ рукъ вонъ! возмутился баринъ. — Мы еще сами ни одного яблока не сняли, все дожидаемся, чтобы они хорошенько вызрли, а у насъ по цлымъ сотнямъ воруютъ.

— Да вдь и дыни еще ни одной для себя не сняли… Только ходимъ въ парники да любуемся на нихъ, прибавила барыня.

— Дайте мн, сударыня, баринову двустволку и я вамъ вора предоставлю… говорилъ садовникъ. — Въ лучшемъ вид предоставлю.

— Зачмъ же теб двустволка? Ты такъ предоставь. Двустволка не подмога ловл. Ну, что такое двустволка…

— А надо вора проучить, надо чтобъ онъ напредки боялся. Бекасинникомъ-то ты ему сдлаешь награжденіе въ чувствительное мсто — онъ и будетъ помнить и ужъ больше не пойдетъ. Нтъ, ужъ вы мн двухстволочку…