В усадьбе

Баринъ снова направился на террасу.

— Ахъ, ты жизнь, жизнь кучерская! Вотъ собачья-то жизнь! слышалось ему въ догонку.

III

— Нтъ, ужъ это изъ рукъ вонъ! Это ршительно ни на что не похоже! Въ жизнь свою я никогда не поврю, чтобы какихъ-нибудь два десятка куръ могли състь въ одну недлю куль овса! горячился баринъ на двор своей усадьбы. — И это въ лтнюю пору, когда курица роется въ навоз, питается червями и личинками.

Тумбообразная и рябая баба, птичница и скотница Василиса, перебирала руками передникъ, завязанный подъ грудями, и говорила:

— А гусей-то, баринъ, вы ни во что не ставите? Вдь у насъ семь гусей. И они овесъ кушаютъ.

— Гуси наши даже дома не ночуютъ, а сидятъ на пруд.

— Ночевать не ночуютъ, а кушать-то домой всетаки приходятъ. Кром того, утки…

— Гуси, куры, утки… Все-таки невозможно… У меня тройка лошадей куля овса не състъ.

— Помилуйте, да нешто я сама овесъ мъ? Вдь я овса не мъ, обидчиво говорила птичница. — Стараешься, стараешься для вашей милости, а отъ васъ только одинъ попрекъ. За то вы посмотрите на нашу птицу… Птички, какъ кубышечки. Ахъ, да… А индйки-то вы ни во что не считаете? Вдь у насъ индйки… Индюкъ подойдетъ къ шайк — цапъ, цапъ, смотришь, половины гарнца и нтъ.

— Отруби теб еще идутъ на птицъ, хлбъ… Картофель… Крапиву ты имъ рубишь и шпаришь.

— Отрубями я цыплятъ кормлю.

— Вретъ, вретъ! кричала съ крыльца ключница Афимья. — На цыплятъ ей гречневой крупы выдаю. Цлый четверикъ въ недлю она цыплятамъ стравливаетъ. Да цыплятамъ ли? прибавила она. — Вонъ мурло-то у ней лопнуть хочетъ.

— Мурло! Ты на свой-то портретъ посмотри. Взгляни въ зеркало-то, полюбуйся. Я и хозяйскими харчами до отвалу довольна. А вотъ у кого носъ отъ хозяйскихъ наливокъ въ цвтъ ударять начало, тому надо стыдиться.

— Ахъ, ты, дрянь эдакая! Да какъ ты смешь меня хозяйскимъ добромъ попрекать! взвизгнула ключница. — Я хозяйское-то добро пуще глаза берегу. Это вы вотъ съ мужемъ ходите да походя калачи пшеничные жуете. Изъ какихъ доходовъ теб калачи сть? Изъ какихъ доходовъ теб чаи съ вареньемъ распивать?

— Не твое дло! Сама барыня позволила мн ягодами пользоваться.

— Ягоды ягодами, а вдь сахаръ-то денегъ стоитъ, чтобъ варенье варить. Отъ доходовъ праведныхъ мужъ-то твой спиньжакъ себ новый сшилъ, что ли? А заячьи шкуры на шугай скупаете… Будто я не знаю, что вы заячьи шкуры скупаете! А овчины кто подбираетъ? Тулупъ у мужа есть, такъ нтъ, надо новый строить. Будто я не слыхала, какъ вы съ портнымъ-то сговаривались!

— И мы тоже знаемъ, какъ ты четвертуху французской водки Ивану на деревню передала. У самой-то, небось, хвостъ замаранъ, такъ и про людей думаешь.

Баринъ давно уже стоялъ зажавши уши и кричалъ: «Довольно! Довольно! Молчать!» Но его не слушали. Нужны были большія усилія, чтобы унять двухъ расходившихся бабъ. Изъ-за угла сарая показался мужъ птичницы Василисы, садовникъ, и сталъ вступаться за жену.

— Намъ хозяйскаго овса не надо. Мы его не продаемъ. Мы ежели что получаемъ на руки, то курамъ стравливаемъ, говорилъ онъ. — Также намъ и крупы вашей не надо, мы отъ вашихъ харчей сыты.

— Я ужъ и то говорю барину, что, кажется, до отвалу довольны, а они все насчетъ птичьяго корма сумлваются, подхватила Василиса и стала утирать передникомъ слезящіеся глаза. — Стараешься, стараешься, чтобы птица сыта была, а тутъ только попреки одни. Сами же вы изволили приказать, чтобы къ Александрову дню пятокъ птушковъ откормить. Кормимъ настоящимъ манеромъ, кормимъ силой, прямо на жиръ кормимъ. Господи Іисусе! И что это такое, что ничмъ заслужить нельзя. На мужа поклепъ, что онъ яблоки да дыни въ фруктовомъ саду воруетъ, на меня взводятъ напраслину, что я хозяйскій овесъ съдаю. Да по мн хоть вовсе птицъ не кормите.

Баринъ смягчился.

— Никто теб не говоритъ, чтобъ ты овесъ съдала, сказалъ онъ. — А ты просто зря и безъ системы его разсыпаешь.

— А вы прежде приберите воробьевъ, которые у насъ овесъ склевываютъ, а потомъ-и говорите. У насъ воробьевъ цлыя тучи на птичьемъ двор развелись. Хоть бы отравы имъ какой подсыпать.

— Чтобъ и домашнихъ птицъ отравить! И думать не смй! крикнулъ баринъ. — И такъ ужъ вы мн всхъ поросятъ по весн переморили, крысъ отравой выводивши.

— Да вотъ хоть бы и крысы, началъ садовникъ. — Нешто он мало у насъ овса-то уничтожаютъ? Взгляните-ка, какіе кули-то изъ-подъ овса остаются. Куль весь словно перерзанъ. Вдь крыса, она ужасти что можетъ състь. Теперича надо такъ разсуждать, что ужъ бдно-бдно полтора гарнца въ сутки на крысъ клади.

Показался кучеръ на двор, выходя изъ сарая.

— Крысы ужасти что портятъ! Вонъ у меня въ конюшн… Большую обиду лошадямъ крысы приносятъ. Я такъ разсуждаю, Александръ Павлычъ, ежели бы намъ теперь трехъ котовъ завести…

— Ни, ни, ни… Ничего не заведу… Никакихъ котовъ, замахалъ руками баринъ. — Будутъ коты у насъ и начнутъ они съдать по пяти фунтовъ говядины. Да еще полведра молока имъ потребуется.

— Зачмъ же пять фунтовъ говядины, зачмъ полведра молока? возразилъ кучеръ. — Ежели бы ваша милость поручила мн купить трехъ котеночковъ… Отличные есть у нашего кабатчика.

— Ничего теб не поручу. Ршительно ничего.