В вихре времени

“Ты пишешь, что поблизости поселился помещик по фамилии Татищев. Прошу тебя, сын, не верь ему и не вступай с ним в дружеские отношения. Много вреда нанесли нашему роду дворяне Татищевы. Так говорил мне и мой отец Дмитрий Николаевич, я не прислушался к его совету. А после жалел, когда чуть не погиб бесславно по вине Фёдора Татищева. Не знаю, что произошло между нашими предками, но каждое поколение…”

Дальше Николай разбирал с трудом, но понял, что неприятности сыпятся на их род через Татищевых. Причину Василий Дмитриевич не называл, но Николай подумал, что эта участь может ждать и его.

“Не хотелось бы в это верить”, – поёжившись от утреннего холода, подумал он. Хотя, скорее всего, это совпадение, а причины вражды у каждого поколения самые разные.

Надо было собираться домой, в Москву. Николай выдвинул большой ящик – убрать туда документы, что обнаружил в нынешнюю ночь.

Луч солнца всё-таки проник в комнату и осветил письменный стол, обнажая его потёртости и сколы от неумолимого течения времени. Ящик внутри оказался пыльным, и Николай решил рукой протереть серый налёт. И вдруг, в конце ящика он наткнулся на предмет непонятной формы в мягкой плюшевой тряпице, который не заметил вчера вечером.

Он аккуратно взял его в руки и развернул ткань. Сон слетел с глаз. Внутри лежал ещё один медальон размером с ладонь. Ажурный узор из серебра на нём был почти чёрным от времени, однако Николай не думал о его древности.

С медальона на него взирала изумительной красоты женщина. Взгляд её чёрных с поволокой глаз был грустным, будто говорил: “Я знаю, меня уже нет, но вы посмотрите, как я прекрасна.” Белое лицо с нежным румянцем было изображено чуть в профиль, как бы не решаясь развернуться к смотрящему. Губы были сомкнуты без улыбки. Чёрные кудри обрамляли голову и рассыпались по обнажённым плечам.

Кто это? Николай не мог наглядеться. Наконец, он перевернул портрет и на обратной стороне прочитал: “Чаю воскресения мертвыхъ и встречи в будущем веке. Анна Павловна Татищева. 1782 год”.

Вот это новость! Николай снова сел в кресло, тупо глядя на подпись. Татищева? С кем она ждёт встречи? Почему отец мне никогда не рассказывал об этой красавице? Столько вопросов и ни одного ответа.

Стряхнув напавшее оцепенение из-за бессонной ночи, он всё убрал и закрыл ящик на ключ. Подумав немного, портреты матери и таинственной незнакомки Николай бережно сложил в чемодан, чтобы в Москве начать разгадывать очередную историческую загадку, которые он так любил.

Глава четвёртая

Поезд в Москву прибыл рано утром. Николай, абсолютно не выспавшись, тяжело посмотрел на извозчика, когда тот заломил несусветную цену до Замоскворечья, но решил не спорить. Лучше уж заплатить, да скорее добраться домой. Коляска попалась с резиновыми шинами, потому и дорого, зато не будет трясти по булыжным мостовым.

Николай оглядывал улицы и подмечал каждую новую деталь. Всё менялось стремительно: если пролётка вдруг прекращала трястись как от землетрясения, – значит, замостили дорогу новомодным асфальтом, улицы стали светлее – фонари поменяли с газовых на электрические. Прежними остались только москвичи, Николай в этом не сомневался, да он и не хотел, чтобы они менялись…

Дворники ритмично шаркали мётлами и сгребали опавшие листья, горестно вздыхая над бесполезным трудом. Шарманщики с одноногими ящиками за спиной, не разбирая дороги, брели по лужам и первой сентябрьской грязи, а торговцы-лотошники прихорашивались, раскладывали товар и выжидали своего часа, чтобы начать нехитрую торговлишку орехами и ягодами во дворах доходных домов.

Москва уже давно не спала. По улицам разносились цоканья копыт первых лошадёнок да звонки встречных трамваев, предупреждавших об опасности нахальных извозчиков и одиноких рассеянных пешеходов.

Николай с удовольствием вдохнул утренний воздух города и ощутил примешавшийся запах хлеба – в Москве его было много. Этот запах стал символом купеческой столицы: в любом трактире или ресторане хлеба можно брать вволю, не считая, с голоду здесь не умирали.

Нет, всё-таки он рад, что живёт в Москве. В этом, любезном его сердцу городе он начал самостоятельную жизнь сначала гимназистом, потом студентом Московского университета, а теперь преподавателем истории в гимназии. Здесь он чувствовал себя дома. Как бы ни было хорошо в родительском поместье, через неделю или через месяц Николай уже не находил себе места. В голове стучало: "Домой, домой, домой…"

За раздумьями Николай не заметил, что уже подъехал к трёхэтажному дому на Пятницкой, где жил в казённой квартире.

* * *