В водовороте

- Что ж ни при чем? Вам тогда надобно будет немножко побольше характеру показать!.. Идти к князю на дом, что ли, и просить его, чтобы он обеспечил судьбу внука. Он вашу просьбу должен в этом случае понять и оценить, и теперь, как ему будет угодно - деньгами ли выдать или вексель. Только на чье имя? На имя младенца делать глупо: умер он, - Елене Николаевне одни только проценты пойдут; на имя ее - она не желает того, значит, прямо вам: умрете вы, не кому же достанется, как им!..

- Так, так! - согласилась Елизавета Петровна с блистающими от удовольствия глазами и как бы заранее предвкушая блаженство иметь на князе в тридцать, в сорок тысяч вексель.

Умаслив таким образом старуху, Елпидифор Мартыныч поехал к Елене, которая в это время забавлялась с сыном своим, держа его у себя на коленях. Князь сидел невдалеке от нее и почти с пламенным восторгом смотрел на малютку; наконец, не в состоянии будучи удержаться, наклонился, вынул ножку ребенка из-под пеленки и начал ее целовать.

- А посмотри, ручки у него какие смешные, - сказала Елена, вытаскивая из-под пеленки ручку ребенка.

Князь и ту начал целовать.

- А носик у него какой тоже славный! - произнесла Елена и тут уж сама не утерпела, подняла ребенка и начала его целовать в щечки, в глазки; тому это не понравилось: он сморщил носик и натянул губки, чтобы сейчас же рявкнуть, но Елена поспешила снова опустить его на колени, и малютка, корчась своими раскрытыми ручонками и ножонками, принялся свои собственные кулачки совать себе в рот. Счастью князя и Елены пределов не было.

В комнату вошел, наконец, приехавший Елпидифор Мартыныч.

- Приятная семейная картина! - произнес он негромким голосом.

- Ах, здравствуйте! - сказала ему на это Елена довольно ласковым голосом.

- Здравствуйте! - сказал ему тоже ласково и князь.

- Прежде всего-с - к-ха! - начал Елпидифор Мартыныч. - Осмотрим Николая Григорьича... Теплота в тельце умеренная, пупок хорош, а это что глазки ваши вы так держите?.. Не угодно ли вам их открыть?.. - И Елпидифор Мартыныч дотронулся легонько пальцем до горлышка ребенка, и тот при этом сейчас же открыл на него свои большие черные глаза.

- Воспалены немного, воспалены, - продолжал Елпидифор Мартыныч, маленькое прилитие крови к головке есть.

- Но он ужасно много ест и спит! - как бы пожаловалась Елена на сына.

- И отлично делает, что сим занимается, отлично! - подхватил Иллионский и уселся, чтобы, по обыкновению своему, поболтать.

- Какой случай сейчас! - начал он с усмешкою. - Подъезжаю я почти к здешнему дому, вдруг мне навстречу сын этого богача Оглоблина, - как его: Николай Гаврилыч, что ли!.. Ведь он, кажется, родственник вам?

- По несчастью, родственник, - отвечал князь, начинавший немного досадовать в душе, зачем Елпидифор Мартыныч расселся тут и мешает ему любоваться сыном.

- Только вдруг он кричит: "Стой! Стой!", - продолжал свой рассказ доктор. - Я думал, бог знает что случилось: останавливаюсь... он соскакивает с своего экипажа, подбегает ко мне: "Дайте-ка, говорит, мне вашу шляпу, а я вам отдам мою шапку. Мне, говорит, ужо нужно ехать в маскарад, и я хочу нарядиться доктором". - "Что такое, говорю, за глупости!" Ну, пристал: "Дайте, да дайте!" Думаю, сын такого почтенного и именитого человека, взял, да и отдал, а он мне дал свою шапку. Хорошо, по крайней мере, что моя-то шляпенка ничего не стоит, а его шапка рублей двести, чай, заплачена.

И с этими словами Елпидифор Мартыныч встряхнул перед глазами своих слушателей в самом деле дорогую бобровую шапку Оглоблина и вместе с тем очень хорошо заметил, что рассказом своим нисколько не заинтересовал ни князя, ни Елену; а потому, полагая, что, по общей слабости влюбленных, они снова желают поскорее остаться вдвоем, он не преминул тотчас же прекратить свое каляканье и уехать.

Николя Оглоблин выпросил шляпу у Елпидифора Мартыныча действительно для маскарада, но только хотел нарядиться не доктором - это он солгал, - а трубочистом. Месяца два уже m-r Николя во всех маскарадах постоянно ходил с одной женской маской в черном домино, а сам был просто во фраке; но перед последним театральным маскарадом получил, вероятно, от этого домино записочку, в которой его умоляли, чтобы он явился в маскарад замаскированным, так как есть будто бы злые люди, которые подмечают их свидания, - "но только, бога ради, - прибавлялось в записочке, - не в богатом костюме, в котором сейчас узнают Оглоблина, а в самом простом". Николя начал ломать себе голову, какой бы это такой простой костюм изобресть; не в цирюльню же ехать и взять там себе какую-нибудь мерзость. Но когда он встретил Елпидифора Мартыныча и невольно обратил внимание на его лоснящуюся против солнца скверную, круглую шляпенку, то ему вдруг пришла в голову счастливая мысль выпросить эту шляпу и одеться трубочистом. Намерение свое, как мы видели, он привел в исполнение и в двенадцать часов был уже в предполагаемом костюме в театральной зале. Вскоре потом он увидел свое знакомое женское домино и прямо направился к нему.

- Ах, это вы? - проговорило ему домино пискливым голосом.