В водовороте

Те сейчас же бросились на Николя, и, как тот ни отбивался, они повергли его на пол и принялись его хлестать - кучер плетью, а капуцины четками.

- Боже мой! Боже мой! - стонала между тем Петицкая, ломая руки.

Перед ней стоял разбойник с поднятым кинжалом. Николя первоначально продолжал, ругаясь, отбиваться и старался высвободиться; наконец, начал орать во все горло и кричать:

- Караул!

- О, не кричите так!.. Вы меня совсем погубите! - упрашивала его Петицкая.

Николя начал уж восклицать:

- Умираю! Умираю!

- Ну, бросьте его! - разрешил, наконец, разбойник.

Капуцины поотпустили Николя, который мгновенно же поднялся на ноги и бросился бежать. В передней он едва успел схватить шубу и, держа ее в руках, вскочил в свою карету и велел, что есть духу, везти себя домой.

- Ну, теперь вас, madame, - обратился разбойник к Петицкой.

- Серж, умоляю тебя, я невинна! - взмолилась к нему она.

- Знаю я вас, как вы невинны! - воскликнул разбойник.

Здесь, впрочем, автор находит более удобным накинуть завесу на последовавшую затем грустную и возмутительную картину и воскликнуть только:

О, родина моя!

Когда смягчишься в нравах ты!

X

На другой день после описанного нами горестного события княгиня получила от Петицкой записку, которую та прислала к ней со своей горничной, очень безобразной из себя. Горничную эту г-жа Петицкая тоже считала весьма недалекою, но в сущности вряд ли это было так: горничная действительно имела рожу наподобие пряничной формы и при этом какой-то огромный, глупый нос, которым она вдобавок еще постоянно храпела и сопела; но в то же время она очень искусно успела уверить барыню, что во вчерашнем происшествии будто бы сама очень испугалась и поэтому ничего не слыхала, что происходило в спальне. В записке своей, написанной, по обыкновению, очень правильным французским языком, г-жа Петицкая умоляла княгиню приехать к ней, так как она очень больна и, что хуже всего, находится совершенно без денег; но идти и достать их где-нибудь у ней совершенно не хватает сил. Г-жа Петицкая не упускала ни одного случая, чтобы занять у княгини хоть маленькую сумму, которую она, разумеется, никогда и не возвращала. Добрая княгиня очень встревожилась этим известием и сама вышла к горничной.

- Что такое с твоей барыней? - спросила она.

- Оне нездоровы очень-с! - отвечала с храпом горничная и вместе с тем улыбаясь всем своим ртом.

- Но чем именно?

- Спинка, должно быть, болит-с! - произнесла горничная и вместе с тем, как бы не утерпев, фыркнула на всю комнату.

- Но чему же ты смеешься, моя милая? - спросила княгиня, несколько уже рассердившись на нее.

- Да я всегда такая-с! - отвечала горничная, втягивая в себя с храпом воздух: ей главным образом смешно было вспомнить, что именно болит у ее госпожи.

Сама княгиня не поехала к своей подруге, так как она ждала к себе Миклакова, но денег ей, конечно, сейчас же послала и, кроме того, отправила нарочного к Елпидифору Мартынычу с строгим приказанием, чтобы он сейчас же ехал и оказал помощь г-же Петицкой. Тот, конечно, не смел ослушаться и приехал к больной прежде даже, чем возвратилась ее горничная.

Дверь с крыльца в переднюю оставалась еще со вчерашнего вечера незапертою. Елпидифор Мартыныч вошел в нее, прошел потом залу, гостиную и затем очутился в спальне г-жи Петицкой. Та в это время лежала в постели и плакала.

- Это что, о чем такие слезы? - воскликнул Елпидифор Мартыныч.

Он видал Петицкую еще прежде того несколько раз у княгини.

- Ах, боже мой, Елпидифор Мартыныч! - воскликнула она, в свою очередь, стараясь поправить несколько свое неглиже.

- Я-с, я-с это - к-ха! - отвечал ей доктор, садясь около ее кровати. Княгиня прислала меня к вам и велела мне непременна вас вылечить!

- Merci! - проговорила больная, почему-то вся вспыхнувши в лице.

- Что же у вас такое болит-с? - спрашивал Елпидифор Мартыныч, несколько наклоняясь к ней.

- Все болит! - отвечала Петицкая.

- Как все? Что-нибудь да не болит же ведь!.. - возразил Елпидифор Мартыныч.

- Все! - повторила г-жа Петицкая настойчиво.

Елпидифор Мартыныч поставлен был в большое недоумение; он взял ее руку и пощупал пульс.

- Пульс нервный только, - произнес он. - Видно, только раздражение нервное. Что вы, не рассердились ли на что-нибудь, не опечалились ли чем-нибудь, не испугались ли чего?

- Ах, я очень испугалась! - воскликнула Петицкая, как бы обрадовавшись последнему вопросу Иллионского. - Вообразите, я ехала на извозчике; он меня выпрокинул, платье и салоп мой за что-то зацепились в санях; лошадь между тем побежала и протащила меня по замерзшей улице!

- А, скверно это, скверно... Что же, переломов нет ли где в руке, в ноге?

- Переломов нет.

- Ушибы, значит, только?

- Да, ушибы.

- Г-м! - произнес глубокомысленно Елпидифор Мартыныч. - Посмотреть надобно-с, взглянуть! - присовокупил он.

- Ни за что на свете, ни за что! - воскликнула г-жа Петицкая.

- А вот это так предрассудок, совершенный предрассудок! - возразил ей Иллионский. - Стыдливость тут ни к чему-с не ведет.

- Ну, как вы там хотите, а я не могу.

- Все-таки примочку какую-нибудь прописать вам надобно.