В водовороте века. Мемуары. Том 1

Если ты в Корее толком узнаешь, почему наша страна была обречена на гибель, и то уже будет большая удача. Иди в родной край и испытай на себе всю горечь и трагедию нашего народа. Тогда ты узнаешь, что надо делать.

И я согласился по наказу отца учиться в Корее. К тому времени и в Корее дети из порядочно живших семей собирались со свертками в руках уехать на учебу за границу. Было такое поветрие. Многие думали: чтобы быть просвещенными, постичь науку, надо уехать в такие страны, как США или Япония. Такова была своего рода тенденция того времени. Поэтому все отправлялись за границу. А я вот собирался в Корею.

Образ мышления отца был необычно своеобразен. Поныне я думаю, что отец, пославший меня в Корею, был прав. Мой отец велел мне, — а тогда мне не шел еще и двенадцатый год, — одному проделать путь в тысячу ли, который тогда был почти безлюдной местностью. Что там ни говори, мой отец был человек необыкновенного характера. И такой его характер, теперь это можно сказать вполне определенно, придавал мне силу, укреплял во мне веру.

Собственно говоря, мною тогда овладели тоже необыкновенные чувства. Все, конечно, было хорошо: увидеть Родину и учиться на ее лоне, но огорчало меня одно: жаль было расставаться с родителями и младшими братьями. Однако во мне горело желание быть в родном селе. Тоска по Родине упрямо переплеталась с неотвязной мыслью оставаться в теплой семейной обстановке. Терзаемый душевными колебаниями, я был несколько дней в очень неспокойном состоянии.

Мать предложила отправить меня попозже — пусть хотя бы погода станет потеплее. Ей было отчего встревожиться: я же был совсем еще малолетком, и ей было жаль отпустить меня одного в дорогу на тысячу ли. Но отец и на это не согласился.

В душе глубоко беспокоясь обо мне, мать всю ночь напролет шила турумаги (корейский верхний халат — ред.) и носки, чтобы отправить меня в день, назначенный отцом. Решение им принято — и точка. И мать не высказала на это никакого возражения. Это была тоже особенность моей матери.

Наступил день, когда мне надо было отправиться в путь. Отец спросил все же:

— Сможешь ли ты один проделать тысячу ли от Бадаогоу до Мангендэ?

Я ответил:

— Смогу.

Тогда отец нарисовал в моем блокноте маршрут похода. Он подробно указал путь: от Хучхана до какого-то там места, от Хвапхена до какого-то и т. д., от пункта до пункта. И указал расстояние между ними во сколько-то ли. А телеграфировать велел два раза — первую телеграмму подать из Канге, а вторую — из Пхеньяна.

Я отправился из Бадаогоу в последний день января по лунному календарю (16 марта по солнечному календарю). С утра злилась вьюга, бушевал вихрь. В тот день мои товарищи, жившие в Бадаогоу, провожали меня до местечка южнее Хучхана — до 30 ли, переправившись через реку Амнок. Они так участливо сопутствовали мне, готовые быть со мною хоть всю дорогу. Я с трудом уговорил их, чтобы они вернулись домой.

В дороге шумными волнами нахлынули на меня разные мысли. Из тысячи ли, что мне предстояло преодолеть, более пятисот были крутые горы и вершины, куда почти не ступала нога человеческая. Одному перейти через эти крутые горы было не легко. В лесах, раскинувшихся по сторонам тропинки от Хучхана до Канге, среди бела дня рыскали хищные звери.

Сколько бед натерпелся я тогда, преодолевая этот путь! Да еще как измучился, когда переходил перевалы Чик и Кэ (Менмун). Целый день переходил перевал Огасан. Конца не было видно этим перевалам. Перейдешь один, ждали новые.

Когда перешел перевал Огасан, ноги отекли. К счастью, у подножия перевала встретился с одним добрым стариком. Он, усадив меня, прижег спичками ступни ног моих.

После перевала Огасан через Вольтхан прошел Хвапхен, Хыксу, Канге, Сонган, Чончхон, Коин, Чхоньун, Хичхон, Хянсан, Кучжан и достиг Кэчхона. А оттуда уж поездом ехал до Мангендэ.

В направлении от Кэчхона до Синанчжу пролегала узкоколейка, по которой ходил простой поезд с паровозом английского производства «Никиша». От Синанчжу до Пхеньяна была уже ширококолейка, как и сейчас. Проездной билет от Кэчхона до Пхеньяна стоил 1 вону 90 чон.

Среди тех, с кем я встречался на пути в тысячу ли, было много добрых людей. Однажды я нанял сани у одного крестьянина: у меня сильно болели ноги. Прощаясь с ним, я предложил ему деньги за то, что он так мне помог в дороге, он же не только отказался от такой платы, но, наоборот, на эти деньги купил мне тянучку.

Не забыть мне и хозяина постоялого двора в Канге. Я пришел в этот город поздно вечером, зашел на постоялый двор, он сам вышел за ворота и радушно принял меня. Он был невысокого роста, в корейских штанах и куртке, волосы пострижены под польку. Он был вежлив и общителен. Получил, говорит, телеграмму от моего отца и ждал меня.

И бабушка постоялого двора очень радовалась моему приходу. Она уважала моего отца, звала его «господин Ким», встретила меня будто своего родного внучка, говоря:

— Четыре года тому назад, когда ты уехал вместе с твоим отцом в Чунган, ты был совсем еще малышом, а сегодня вон уж как вырос!