«Гантоур», будто лишившись дара слова, потускнел и, весь бледный от злости, смотрел на меня зверем.
В обычное время он действовал, как деспот, занимался самоуправством. Поэтому хотя он слег с повышенной температурой, не брал в рот ничего и страдал бессонницей, но никто из узников не относился к нему тепло, не ухаживал за ним, все смотрели на него равнодушно, как на пожар за рекой.
Я дал ему одеяло, присланное мне из дома священника Сон Чжон До при отводе меня в тюрьму, вызвал тюремщика, чтобы он принес лекарства из тюремной больницы.
И в обычное время тюремщик по фамилии Ли относился к нему, прямо скажем, отвратительно за его грубость и необщительность. Он удивился: как же это так — кореец заботится о китайце, как о родном брате.
Наш искренний уход за больным узником помог ему вскоре подняться с постели.
С этого времени изменилось его отношение ко мне. Раньше даже тюремщики, обращаясь с этим странным, привередливым и жестоким преступником, не знали, за что браться и как к нему относиться. А вдруг он стал покорным и послушным. Перед кем? Перед учеником средней школы. Тюремщик Ли диву давался, да и сам относился теперь ко мне не без уважения.
Из тюремщиков Гиринской тюрьмы он был человек сравнительно спокойной натуры, в ком жила национальная совесть. Члены наших организаций извне прислали мне сведения о том, что тюремщик Ли — выходец из бедной семьи, что он стал тюремщиком ради куска хлеба насущного. После разностороннего изучения я решил завоевать его на свою сторону и улучал моменты, чтобы разговаривать с ним более откровенно. В ходе бесед я узнал, что в связи со свадьбой своего младшего брата он пока не смог еще приобрести для него свадебный подарок и очень горюет, что не может сделать этого. Пользуясь случаем прихода моих товарищей в тюрьму на свидания, я рассказал им о горе тюремщика Ли и принял меры, чтобы наша организация решила его такой наболевший вопрос.
И спустя несколько дней Ли пришел ко мне, чтобы выразить мне свою благодарность за свадебный подарок, и спрашивает меня:
— Действительно ли вы коммунист? Ведь тюремная администрация называет вас коммунистом.
Я отвечаю ему утвердительно:
— Да, я коммунист.
Тогда он с жаром говорит:
— Мне никак не понятно. Ведь всех коммунистов без исключения называют «бандитами». Неужели ж такие, как вы, добрые люди, будут отнимать чужое? Если вы действительно коммунист, то несправедливо прикреплять к коммунистам ярлык «бандита».
И я толком объясняю ему:
— Коммунисты борются за новое общество, где нет эксплуатации и гнета и где все заживут счастливой жизнью. Мы, корейские коммунисты, боремся за изгнание японских империалистов с корейской земли, за возрождение лишенной Родины. Богачи и воротилы называют коммунистов «бандитами», клевещут на них потому, что коммунисты хотят перевернуть прогнивший мир, где хозяйничают помещики, капиталисты,
Тюремщик Ли, кивая головой, говорит:
— Мы, ничего не смыслящие невежды, до сих пор были обмануты лицемерной пропагандой властей, отныне не будем верить им.
С тех пор Ли каждый раз при возвращении домой после своей смены приходил ко мне. Он внимательно слушал меня, выполнял мои просьбы передавать какие-то сообщения в другие камеры. Впоследствии через него я держал связь с внешним миром. С этого времени я чувствовал себя в тюрьме сравнительно свободно.
Но не все тюремщики относились к нам с добрыми намерениями, как этот Ли. Среди них был один весьма гадкий, как змей, старший тюремщик. Он, заглядывая через глазок в камеру, не давал узникам покоя.
Старших тюремщиков в Гиринской тюрьме было всего трое, но у этого была самая плохая репутация. При его дежурстве узники не могли даже свободно зевать.
Однажды мы решили покрепче припугнуть его, чтобы в другой раз ему не повадно было так действовать. Кому же поручить это дело? По этому вопросу в тюрьме шло обсуждение. Трудно было выбрать на такое дело подходящего человека. Тогда на это вызвался один китайский ученик Хуан Сютянь, учившийся в третьем классе Гиринской средней школы № 5, он сам решился взять на себя это дело. Из учащихся, заточенных в эту тюрьму по делу читательского кружка, корейских учащихся было всего лишь двое, а остальные все были китайскими.
Мы спрашиваем его:
— Если ты вот так припугнешь его, то тебе в награду будет одиночная камера и ты будешь сидеть в ней по крайней мере пять месяцев. Как ты об этом думаешь?
А он говорит:
— Ради товарищей я готов пожертвовать собой. А вы со сторонки посмотрите на это. А уж я, что бы ни случилось, проучу его. Ловким приемом так дам ему прикурить, чтобы впредь ему не повадно было глумиться над нами.
Он заострил кончик бамбуковой палочки. И, когда тот старший тюремщик смотрел через «волчок» в камеру, тот и пырнул его в глаз острой палочкою. Из глаза его брызнула кровь и какая-то жидкая тушь. Никто не ожидал такого зрелища.