В водовороте века. Мемуары. Том 3

Нас горячо приветствовали бойцы и командиры Армии спасения отечества и жители города. Среди них было немало и крестьян из окрестных поселений. По лицам приветствующих нас людей мы безошибочно определяли, что здесь бьется горячий пульс местных антияпонских организаций.

Массы с восторженными возгласами приветствовали наш отряд. Людей воодушевляли такие талантливые революционеры, как Чвэ Чжон Хва. Он был в то время председателем Лоцзыгоуского антияпонского общества, но для прикрытия исполнял мелкие поручения ведомств Маньчжоу-Го. На деле в качестве члена Антияпонского солдатского комитета Чвэ Чжон Хва большое внимание уделял работе с Армией спасения отечества. В Лоцзыгоу он широко пропагандировал правоту намеченной нами линии на формирование антияпонского совместного фронта, призвал народ посылать отрядам АСО продовольствие и ткань.

На китайской улице мы привели в порядок отряд, а затем выступили передмассамис призывами к борьбе против японского империализма, за спасение родины. Потом, как водится, началось веселье: танцевали и пели песни. Хозяева лавочек на обе их сторонах улицы, прекратив торговлю, выходили на до рогу полюбоваться этим ярким зрелищем.

В одной компании кружились бойцы АНПА и АСО, как будто встретились друг с другом родные братья. Оживленный Лоцзыгоу напоминал город фестиваля. Все улицы — как корейские, так и китайские — были переполнены радостью и весельем.

Молодые люди, каким-то образом узнав о нас, все шумно требовали встречи с командиром Кимом. Одни говорили: командир Ким — уроженец провинции Пхеньан, другие — нет, он хамгенец, третьи — он родом из провинции Кенсан. Причем каждый настаивал на своем — продолжались несмолкающие споры.

Детишки, забыв обо всем на свете, с любопытством рассматривали винтовки образца 38 и патронные ленты. Каждый боец располагал ей, как было у нас принято, по три: одна опоясывала талию, словно ремень, остальные две располагались крестнакрест через плечи. Комплект каждой ленты — 100 патронов, итого у каждого бойца было по 300 патронов.

— Дорогие наши борцы за освобождение страны, сколько мук и мытарств выпало на вашу долю! Просим к столу на обед, — приглашали нас многие женщины, беря бойцов под руку. Каждый дом, как бы соревнуясь, готов был оказать нам гостеприимство. Даже из далеких поселков, расположенных за 4–8 километров от Лоцзыгоу, прибежали женщины с приготовленным обедом, угощая партизан своими скромными кушаньями.

В день прибытия в Лоцзыгоу я в сопровождении товарищей из объединенной канцелярии антияпонских отрядов погостил у командующего У Ичэна. У нас, как у старых знакомых, шла беседа в теплой, дружеской атмосфере. Это не было похожим на тот диалог, когда мы встретились впервые на июньских переговорах и где каждый как бы «прощупывал» настрой собеседника. Это была искренняя, задушевная беседа между сердечными друзьями.

Когда я шел в Лоцзыгоу, меня больше всего беспокоило сомнение: не откажется ли он, командующий У, от плана рейда в уездный городок Дуннин? Были ведь и такие, как Ли Чхон Чхон, которым не хотелось сотрудничать с нами. Не попытались ли они уговорить У Ичэна отменить план рейда в Дуннин и повернуть отношения между нами и АСО вспять, к мертвой точке, существовавшей до переговоров? В довершение всего не раз поступали от работников объединенной канцелярии информации о том, что Ли Чхон Чхон неоднократно подстрекал Чай Шижуна к прекращению сотрудничества АНПА и АСО. Не повлияли ли его козни на настроение командующего У?

Но все это было напрасным моим беспокойством. Воля У Ичэна к образованию единого фронта была неизменна, ничто не могло поколебать его решимость завершить рейд удачей и рассчитаться таким образом за все прежние поражения АСО.

Несмываемым позором осталисьу него в памяти те неудачи, которые понесла АСО в конце 1932 года при нападении японских карателей на Лоцзыгоу. Более 10 японских самолетов и сотни солдат беспощадно терзали тогда Армию спасения отечества. Лоцзыгоу превратился в пепелище, отряды АСО удрали в Чэннаньцунь, Синьтуньцзы» Шитоухэцзы.

— По численности мы, право же, намного превосходили япошек. А все же мы тог да отдали Лоцзыгоу и, сверкая пятками, бежали в горы. Припоминаю все это — и сейчас не могу уснуть. Еще бы, Лоцзыгоу взяли самураи! Оккупанты отрезали людям головы и вешали их на Южные ворота. А мы-то даже не попытались взять реванш, а отсиживались в горах. Нас мучили тяжкие думы: японская армия страшная. Подумать только что было — и то стыдно. В Дуннине, думаю, расплатиться за все! — так говорил командующий У, часто касаясь рукой деревянной кобуры маузера.

Увидев командующего, объятого пламенем мщения, я убедился в твердой его позиции. Это было весьма обнадеживающим симптомом для судьбы единого фронта.

В тот день я коротко рассказал У Ичэну о своем прошлом, как это было при встрече с Пань Шэнвэем. В ответ и командующий У поведал кое-что из своей биографии.