В военном воздухе суровом

Галущенко взлетел, пошел по кругу. На другом конце аэродрома под холмом выставлены кузова трофейных автомобилей - это полигон. Самолет начал на них пикировать, потом сразу из четырех отсеков посыпались бомбы - сброшены залпом. Донесся раскатистый взрыв, а я вижу, что все бомбы упали с перелетом. Галущенко резко выхватил самолет из пикирования, видно, разозлился из-за промаха, - заложил крутой крен, пошел на повторную атаку. Сверкнули трассы, но и разрывы снарядов легли не кучно, как должны при хорошей стрельбе, а пропахали длинную дорожку. Снова крутой подъем - и самолет, проткнув тонкий слой облачности, исчез. Он теперь там купается в солнечном свете, а мотор уже запел на все лады. Его звук то поднимается до самой высокой ноты, то вдруг смолкает, чтобы через несколько секунд снова зазвенеть. Догадываюсь: "Николай Кириллович отводит душу на недозволенных фигурах". Теперь ведь никто не видит самолета, об этом можно лишь догадываться.

Долго пилотировал Галущенко за облаками, потом звук оборвался, были слышны лишь редкие хлопки, как при планировании. И тут я увидел вынырнувший из облаков штурмовик, который широкими крыльями заканчивал отмах витка штопора. Вращение приостановлено, самолет начал выходить из крутого угла, выписывая кривую глиссаду. "Что это, новый трюк?" - мелькнула мысль, но тут же я понял, что для вывода самолета из угла не хватит высоты. До земли остаются считанные метры, а самолет все еще целится носом в землю.

Мгновение - треск, грохот, совсем недалеко от меня закувыркались обломки самолета...

...Гроб на полуторке повезли по слякотной дороге на офицерское кладбище в Темрюк. Туда, где погиб Михаил Талыков.

Рядом со мной у могилы стояла старушка. Она усердно крестилась. Я заговорил с ней.

- Бабуся, вы все время оставались в Темрюке?

- Все время, сыночек, все время...

- У вас в городе много наших самолетов падало?

- Один за все время упал, один.

- Когда это было, не припомните?

- Как не припомнить? На великомученицу Евдокию...

- Какого же числа?

Старушка шепотом считала, загибая корявые пальцы:

- По новому стилю выпадает на четырнадцатое марта.

- Где упал?

- За моей хатой. Так низко летел да качался, как раненая птица, - думала, за мою трубу зацепится. А он дальше, дальше, да во двор горсовета. Там фашистская комендатура стояла...

Старинное каменное здание рядом со сквером. Во дворе обвалившийся орудийный окоп. Дерево без верхушки, ствол будто молнией расщепило.

Собрались местные жители, наперебой рассказывают:

- Вот тут упал, плашмя... Выволокли его хрицы, мертвого, а он, словно живой, лежит. Молоденький, русы волосы вьются...

- Заслуги с него сняли, потом брезентовые сапоги, кожанку.

- Ой, миленькие, а потом как начали его бить сапогами, мертвого-то...

- Ночью где-то закопали, а где - никто не знает.

- Самолет оттащили танком в овраг. А мы его в дело пустили: на крыльях жесть хорошая - кастрюль понаделали, а резина с баков - тапочки подшивать пригодилась, пообносились мы тут...

Шофер вел машину из Темрюка без фар. Гремели намотанные на скаты цепи, комки грязи шлепались в кузов. Над Ахтанизовской проплыли, будто связанные ниткой, два огонька: красный и зеленый. Миг, миг, миг... Это наши "совушки" летают, чтобы фрицам за Керченским проливом спокойно не спалось.

...Опять 210-й полк остался без командира. Назначили туда инспектора по технике пилотирования дивизии майора Кондраткова, а на его должность перевели меня с первым взысканием за то, что не отговорил Галущенко от незапланированного полета, и с восемнадцатой благодарностью - на этот раз от командующего фронтом Петрова за показной полет с ПТАБами.

 

Николай Зуб

Весенний день, ветер гнал с моря низкие облака, с них лило без перерыва два дня подряд. Боевых вылетов с Тамани в Крым не предвиделось.

Отоспавшись, я позже других пришел в опустевшую столовую.

- Осталось что-нибудь? - спросил официантку.

- Найдется, найдется, товарищ капитан, - почему-то засуетилась она. - Есть для вас что-то хорошее... - загадочно повела она бровью и скрылась на кухне.

Этой ночью немецкий самолет из-за облаков сбросил несколько бомб. Целил, конечно, по нашему аэродрому, а попал в Ахтанизовский лиман. Я грешным делом подумал, что мне подадут жареного сазана - одного из тех, что утром плавали в лимане кверху брюхом.

- Уж не рыба ли у вас сегодня на завтрак? - спросил я.

- Хо, рыба! А что мне будет, если еще лучший сюрприз преподнесу?

- Ну, сухие духи в Военторге попробую достать... - решил отшутиться я. А сам подумал: "Что же за сюрприз такой - лучше жареного сазана?"

- Вот вам... - она выхватила из-под передника газету "Известия". Посмотрел на первую страницу - Указ Президиума Верховного Совета от 13 апреля сорок четвертого года о присвоении звания Героя Советского Союза офицерскому составу ВВС. Нашел я там и свою фамилию, она мне показалась какой-то чужой... Зашарил глазами, задержался на фамилии двумя строчками ниже, и гулко заколотилось сердце.

"Гвардии подполковник Зуб Николай Антонович", - прочитал я.

...Еще весной сорок второго года в номере "Красной звезды" было напечатано: