В военном воздухе суровом

- Полундра! - зазвенел девичий голос, и Люся первой прыгнула в ледяную воду, подняв автомат над головой. Сделала рывок к берегу - догнавшая волна швырнула ее вперед. Солдаты - за ней. Море выплескивало их. Десантники жались грудью к земле, Впереди - колья с колючей проволокой. Кто-то швырнул гранату близко рвануло, проход готов. Но огонь и яркий свет будто припечатали всех к земле. Луч прожектора вдруг вздыбился к небу и схватил там маленький, выбеленный ярким светом самолетик. И тогда снова зазвенел знакомый голос:

- Братишки! Мозоли на животе натрете, вперед!

И будто ветер погнал солдат, они ринулись через проход. Новороссийцы ворвались в Эльтиген. Строчили из автоматов по окнам, выкуривали засевших в домах гитлеровцев, снимали очередями перелезавших через заборы. При свете ракет и в отблесках пожаров за поселком были видны высоты. Пехота устремилась к ним.

А в проливе на волнах все еще мотались суда с глубокой осадкой - не могли подойти к берегу. На них, кроме десантников, находились командиры полков и комдив, полковник Гладков со штабом. Они ждали возвращения с берега плоскодонных ботов, но те не появлялись. Многие были подбиты артиллерией, часть выбросило волной на сушу, остальные ушли с ранеными на таманский берег.

Начало светать. Вражеская артиллерия вела огонь по кораблям на рейде, а сверху на них пикировали немецкие бомбардировщики.

Судам был отдан приказ возвращаться в Тамань.

Наращивать силы десанта с Тамани мешала волна. А штурмовикам не взлететь из-за распутицы.

Грунтовые аэродромы от непрерывных дождей совершенно раскисли. Только начнешь разворачиваться при выруливании, нажмешь на тормоз - колеса тут же увязают почти по самую ступицу. И тут уж шеститонный самолет не стронуть с места даже на полном газу...

А из штаба дивизии звонки:

- Пробуйте взлетать! Если с бомбами не оторваться, есть же пушки, пулеметы, "Эрэсы". Десант надо поддержать!

- Дров ведь наломаем!

- Один разобьется, а второй, глядишь, долетит! Пробуйте!

Командир полка вызвал заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта Владимира Демидова по прозвищу "Дед".

Называли Дедом, хотя ему не было и тридцати, наверное, за то, что его крупную голову украшала приличных размеров "посадочная площадка". Еще - за низкий голос и медлительный говор. К тому же он малость шепелявил последствия контузии.

Наш Дед никогда не кривил душой и говорил только то, что думал. Воевал напористо. Выводил группу на цель всегда точно, а не как-нибудь "бочком", и пикировал очень круто. Молодые летчики о нем говорили:

- Если бы все так воевали, как Дед, то война давно бы закончилась.

Нашелся как-то молодой "скворец", который сказал Деду с глазу на глаз:

- Тебе разве больше всех нужно? Всегда лезешь на рожон...

- А ты хочешь, чтобы мы утюжили воздух? В следующий раз возьму тебя в свою группу и буду учить, как нужно Родину любить, - ответил Демидов, а потом преподал этому летчику не один практический урок.

Молодые слушались Демидова во всем: "Если Дед сказал, то надо ставить точку".

Не случайно командир полка вызвал Демидова.

- Попробуй взлететь, - сказал ему. - Сделаешь над аэродромом кружок - и на посадку.

- Есть! - ответил Дед и пошел к самолету, который выволокли трактором.

Запустил мотор, какое-то время "молотил" на малых оборотах, чтобы хорошенько прогрелся двигатель, потом дал полный газ, - надсадный гул ударил в уши. ИЛ-2 лениво тронулся с места, нехотя, медленно набирая скорость, начал разбег. За самолетом - облако коричневой жижи. Оно неслось вслед за штурмовиком, которого не стало видно. И вдруг там, где кончалось летное поле, самолет с высоко задранным носом вынырнул из мутной завесы. Все облегченно вздохнули.

Сразу же после отрыва колеса скрылись в гондолах. Сделан круг, Дед пошел на посадку. Двинул вперед рукоятку выпуска шасси, но зеленые сигнальные лампочки не загорелись - шасси не вышли. Пришлось идти еще на один круг, чтобы выпустить шасси с помощью аварийной лебедки: надо было сделать 32 оборота правой рукой, а ручку управления держать в это время в левой.

Пока крутил лебедку, мотор перегрелся: стрелка термометра за красной чертой, через клапан редуктора из системы охлаждения выходит нар. Скорее на посадку!

Выровнял самолет над узкоколейной железной дорогой, точно приземлился, самолет, сделав короткий пробег, остановился.

В причинах неполадок разобрались быстро. Как же могли выйти колеса, если в гондолы набилось по пуду грязи? А жижей залепило соты масляного радиатора, расположенного под мотором, - отсюда и перегрев.

- Взлететь все же можно? - спросил командир.

- Можно, - степенно ответил Дед. - И шасси выкрутить под силу. Но на кипящем "самоваре" не полетишь...

Посовещавшись, мы все же нашли выход: взлетать с закрытой бронезаслонкой маслорадиатора и сразу же после взлета открывать ее.

- Собери летчиков, - сказал мне командир. - Объясним им. Заодно потом составишь короткую инструкцию по правилам полетов в распутицу, узаконим ее приказом.

Взяв телефонную трубку, он позвонил в дивизию: "Будем летать!"

В Эльтигене шел бой.