В военном воздухе суровом

Но мотор заглох раньше, пришлось планировать на воду… Тучи брызг поднялись на месте приводнения. Летчик едва успел выпрыгнуть в воду, как кабина скрылась в бурлящем водовороте.

Возжаев был неплохим пловцом, но ватный комбинезон тянул ко дну. Летчик начал беспомощно озираться и, к великому удивлению, увидел позади себя торчащий из воды хвост штурмовика. Поплыл обратно, ухватился за стабилизатор, повис на руках. Вода по горло. Самолет, однако, больше не погружался — значит, уперся мотором в грунт.

Вода холодная, Возжаев начал быстро коченеть. "Безнадежные мои дела…" подумал он и тут же услышал гул штурмовиков. Два самолета начали кружить над ним. По бортовому номеру одного он определил ведущего группы — Талыкова. Вначале было обрадовался, а затем подумал: "Какой толк от того, что кружат? Ведь на воду для выручки не сесть, а виражами можно только привлечь внимание противника — из Темрюка все видно…"

Возжаев собрался с силами, освободил одну руку, помахал: "Улетайте!", но самолеты продолжали кружить. "Сколько же я буду так висеть? Надо снять с себя все лишнее и плыть, а там — что будет… В движении, может быть, согреюсь, глядишь, и на мелкое место попаду…" Попытался было одной рукой снять обувь и одежду — ничего не получается, и ноги судорогой сводит. Посмотрел на далекий берег и увидел: со стороны Темрюка несся к нему катер. Что же теперь предпринять? Достать пистолет и прикончить себя? Но патроны — в воде, наверняка будет осечка. А в это время от плавней, с другой стороны, шел наш катер. Он был дальше немецкого, но тоже сильно резал килем воду, оставляя за собой крутую волну. "Не успеть", — подумал Возжаев и услышал стрельбу. На немецкий катер пикировали два штурмовика, и тот начал делать крутые повороты, сбавляя ход.

Когда наш катер подошел к затонувшему штурмовику, моряки подхватили под руки летчика и на полном ходу направились к своему берегу.

Возжаев, заявившийся через несколько дней в полк, нам рассказывал:

— Братишки-морячки первым делом раздели меня до основания, двое спиртом растирают, третий внутрь льет… В общем, ИЛ-2 по плавучести занимает второе место, — заключил Возжаев свой рассказ.

— А на первом?

— Утюг.

…Вскоре после этого случая нам начали выдавать спасательные жилеты. Первому принесли майору Галущенко.

— Распишитесь, товарищ майор, вот здесь, — кладовщик подсунул раздаточную ведомость, поставив химическим карандашом "птичку" против фамилии штурмана полка.

Тот покосился на это снаряжение: точь-в-точь такой жилет, какие выдавали нам в Астрахани перед перелетом через Каспий, — с надувными шлангами. Галущенко швырнул жилет:

— Унеси на склад! — отрезал он.

Кладовщик растерялся, решил, что не угодил начальству.

— Если вам, товарищ майор, красный цвет не нравится, то я желтенький принесу…

— Какая разница, в чем пойдешь на дно морское? За это еще и расписываться! Унеси!

Разговор происходил без свидетелей, но в тот же день Николая Кирилловича вызвали "на беседу".

— Объясните, чем вызвано такое пренебрежение к спасательной технике?

— А почему вас это так заинтересовало? — спросил Галущенко.

Тогда летчики не робели при подобных беседах: сегодня жив, а завтра неизвестно.

— На вас глядя, рядовые летчики тоже отказываются.

— И правильно делают. Эту заграничную чертовщину ртом надуть — все равно что шину на полуторке. У морских летчиков жилеты с автоматами наполнения, а нам выдают это залежалое старье.

Протест Галущенко возымел действие. Нам доставили партию жилетов без надувных шлангов. В кармашке помещалась хромированная коробочка с маленькими отверстиями на донышке. (Кое-кто уже прикинул: для махорки хороша, пыль будет отсеиваться.) В коробочке порошок. Попадет на него вода — бурно выделяется газ, заполняет полость жилета. Стоит нырнуть, тебя тут же вытолкнет на поверхность, как пробку.

— Был бы на мне такой, — говорил Петя Возжаев, — да если не ледяная вода, то сам бы добрался до плавней.

— Лучше уж на катере, — возразил ему Талыков. Он какой-то несговорчивый в эти дни. Может, оттого, что сероглазую Ксению недавно осколком бомбы тяжело ранило? Увезли ее в тыловой госпиталь…

Четырнадцатого марта был хмурый, промозглый день.

Мы с Талыковым укрылись от ветра за высоким валом самолетного капонира. Здесь можно над огоньком руки погреть — наши оружейники побеспокоились. Лежала бомба с развороченным корпусом. Из нее отверткой надолбили куски тола, который детонирует лишь от бомбовзрывателя, а сам по себе горит спокойным пламенем.

Присели с Талыковым на ящики, закурили. Миша писал письмо на листке почтовой бумаги с цветным трафаретом наверху.

Уютно нам было у огонька. Потянуло на разговор.

— Теперь от Крыма нас не повернут, — сказал Талыков. — Как спихнут фрицев с Тамани в море, потом через Керченский пролив, и там…

Талыков упомянул о Крыме, и я вспомнил островерхие кипарисы, санаторий Буюр-Нус и наш поход со знакомым летчиком в Симферополь.

— Тебе в Крыму бывать не приходилось? — спросил его. Ответ был неожиданный:

— Как не приходилось! Сразу же после Пермского авиаучилища в Евпаторию назначили. Там и война прихватила.

— Меня тоже…