В военном воздухе суровом

— Посидите на крылечке… Я сейчас коровку сдою, парного молочка попьете. Может, и мой где-то вот так…

— Спасибо, мамаша, — сказал я за всех. — Мы торопимся.

Солдаты, не евшие несколько суток, просили меня подождать.

Они ведь не знают, как выбраться к Манычскому каналу, а у меня карта…

Сидим во дворе на крылечке. Двора, собственно, нет — изгороди никакой. На отшибе от дома, прямо против колодца, стоит покосившийся, весь в щелях сарайчик, еще дальше, за ним, возвышается островерхая куча кизяков…

Я еще раз посмотрел на карту, уточняя маршрут. До Манычского канала по прямой километров тридцать, за короткую июльскую ночь туда не дойти.

С улицы прибежала девочка, испуганно затараторила:

— Дяденька, дяденька, а там едуть, едуть!..

Я бросился с крыльца, посмотрел за угол дома. В поселок въезжала колонна немецких машин. На переднем бронеавтомобиле поверх люка у пулемета восседал фриц.

Я назад. "Немцы!" — зло шикнул солдатам. Они метнулись за кучу кизяков и скрылись в лопухах, а я влетел в сарайчик. Меня ошеломило громкое кудахтанье всполошившихся кур. Я скорчился у двери и окаменел, прильнув глазами к щели. Какая глупость, что залез сюда, а не побежал с солдатами! Но менять укрытие было уже поздно: головная машина подъехала к колодцу, остановилась. Фрицы набирали в канистры воду, заправляли радиаторы, умывались. Один даже рубашку снял, другой ему поливал на спину. Несколько солдат, повернувшись к моему курятнику, бесцеремонно справляли нужду. "Неужели расположатся здесь на привал? — подумал я. — Что тогда? Первым делом займутся курятником. Куры попадут в лапшу, а я? Отступать некуда, разряжу обойму в упор по любителям курятины — вот и все…"

Решил переменить неудобную позу — ноги онемели, осторожно пошевелился куры подняли гомон. Тогда злобным шепотом обратился к глупым птицам: "Курочки, тише, тише…" Мерзавец петух, склонив набок голову, косил на меня немигающим глазом и продолжал подавать предательские сигналы тревоги. Ох, с каким удовольствием я бы ему свернул шею!

Передовой отряд гитлеровцев после непродолжительной остановки двинулся дальше. Когда колонна скрылась за бугром, я выскочил из своего убежища. Появились, как из-под земли, и мои солдаты.

— Вот оно, молоко ваше… — сказал я им. — За мной!

Перебежали через дорогу и заторопились по степи на юг.

…Шли степью, без дороги. Выдерживать направление на юг мне помогала Полярная звезда. И вспомнил я тогда своего первого школьного учителя Сергея Григорьевича Черевиченко. Высокий, сутулый старик с желтыми прокуренными усами и седым ежиком на голове, всегда хмурый, расхаживал между рядами парт, время от времени отвешивая подзатыльники нерадивым. Больше всего доставалось Саньке Онищуку. "Осел! Пш-шел в угол!" — часто гремел учитель. Теперь, шагая по степи, я с благодарностью вспомнил Сергея Григорьевича, пожаловавшего как-то и мне подзатыльник за плохо выученный урок. Наверное, с тех пор я накрепко усвоил, как по ковшу Медведицы отыскивать путеводную звезду…

Брели долго. Солдаты просили сделать привал, но я торопил. Разреши им только прилечь — потом не поднимешь. Я — в сапогах, а солдаты шли по стерне босиком, сбивая ноги. Я сегодня обедал в Кагальницкой, а они уже несколько суток без пищи. Я отдыхал, а у них позади несколько бессонных ночей…

Говорю им:

— Отдых дам только на рассвете. Надо подальше от Клейста уйти.

Думал напугать, а они плетутся молча. Клейст для них — пустой звук, они дремлют на ходу, спотыкаются.

Потом я услышал скрип телег, фырканье лошадей, тихий говор. Присели в стороне от проселочной дороги, приглушались: речь русская, видны огоньки папирос. Решил выяснить, куда эти люди направляются. Ведь там уже противник. Вышел навстречу.

Телеги загружены чемоданами, десятка два штатских шли за ними и один военный. Отозвал военного в сторону:

— Что это за команда?

— Призывники.

— Откуда?

— Из Мечетинской.

— Куда направляетесь?

— В Константиновскую на сборный пункт.

Объяснил работнику военкомата, что Константиновская занята противником, через конесовхоз на Орловку прошел передовой отряд. Тот мне сразу не поверил. Ему тоже читали приказ, где слова: "Ни шагу назад!"

На рассвете мы набрели на скирду соломы. Солдаты мои свалились на привалок, и я понял, что теперь их не поднять даже силой оружия. Однако тормошу за плечи, объясняю:

— Видите тот населенный пункт?

— Видим… — сонно бормочут.

— Запомните, это хутор Калиновский. Немножко отдохнете и идите в том направлении. Потом переправитесь через Манычский канал…

Солдаты мгновенно уснули, не дослушав меня до конца. Иду один. Опять думаю о сержантах Николаеве и Кладько. Первый боевой вылет оказался для них и последним. Они летели со мной до самой цели, не отстав ни на метр. Николаев погиб у меня на глазах. Кладько под обстрелом истребителей не свернул с боевого курса, и если не бомбами, то, может быть, своим самолетом угодил в мост…

Остатки батальона Мисарова до последнего держались под Лисичанском, прикрывали переправу, а потом перебирались вплавь через Дон.