В высоких широтах

Начиная от Земли Александры, на протяжении 160—170 километров медведи не исчезали из поля зрения, появляясь то по одному, то парами. Не раз видели медведиц с медвежатами. Награждая свое потомство шлепками, при приближении самолета самоотверженная мамаша бросалась на спину и грозно отбивалась лапами по воздуху.

Часто параллельно с большими следами тонкой нитью тянулись следы песца. Этот шустрый зверек сопутствовал медведям, пользуясь остатками их добычи, — один из видов симбиоза среди животных. Чем и как песец отплачивает за это, до сих пор не могу узнать. Помогает ли он выслеживать добычу или предупреждает об опасности, — пусть на это ответят биологи, но факт симбиоза песца и медведя очевиден. Это мы наблюдали даже в районе «полюса относительной недоступности».

У небольших разводий на льду большими стаями лежали нерпы, морские зайцы, гренландские тюлени. Совсем не пугаясь самолета, они с любопытством вытягивали шеи, подолгу следя за нами.

Такое изобилие животного мира к западу от Земли Франца-Иосифа я объясняю отсутствием зверобойного промысла, прекратившегося вследствие войны. Интересно отметить, что моржей мы не встречали до самого Шпицбергена. Может быть, их лежбища и были у берегов Земли Александры, но ее мы прошли в облаках, а западные берега были на большом расстоянии. До войны же, в 1937 году, они здесь были в достаточном количестве, и промысел их составлял одну из главных статей дохода норвежцев.

В 17 часов 20 минут подошли к государственной границе. Здесь она проходит по меридиану между островами Виктории и Белым. Всюду простирался десятибалльный очень торосистый лед с округлыми тертыми краями и свежими следами сжатия. По возрасту это был осенний лед с включениями до 3 баллов двухлетнего. Изредка попадались небольшие айсберги.

У северо-восточного берега Шпицбергена.

Мы шли со скоростью 220 километров в час. Справа, горя на солнце ледниками, появилась сверкающая вершина острова Белого. Подошли ближе. Никаких признаков жизни. Мертвая глыба льда в океане. Вот мыс, где нашли себе могилу первые люди, которые хотели покорить Арктику с воздуха: Андре, Стринберг и Френкель, пытавшиеся в июле 1897 года достигнуть Северного полюса на воздушном шаре «Орел». Мы молча склонили головы перед местом гибели первых полярных летчиков и, покачав крыльями самолета, легли на новый курс.

С момента трагической гибели «Орла» прошло полвека. Как изменилась и выросла за это время авиационная техника! Не на неуклюжем, неуправляемом шаре, летящем по воле ветра, а на первоклассном аппарате, послушном каждому нашему желанию, летим мы, советские люди. В кабине тепло, уютно. Мы без перчаток, в одних легких рубашках. Десятки приборов позволяют летать в любую погоду. Мы держим радиосвязь, сообщая каждые полчаса о ходе полета. На борт получаем сводки о погоде. Свободно даем телеграммы прямо в Москву, своим родным. Термометр наружного воздуха показывает —28°. Мы пьем душистый кофе и просматриваем последние журналы. Самолет послушен, его ведет умный прибор — автопилот, точнее и увереннее, чем живой пилот; штурман только вводит поправки в курс и высоту.

Мои мысли прервал Михаил Алексеевич. Кивком головы он показал вперед:

— Опять облачность впереди по курсу!

— Нет, это ледники Шпицбергена. По расчету, они должны быть уже видны.

Титлов взял сильный бинокль и через минуту согласился со мной. Как далекая облачность, миражил Шпицберген в чистом, прозрачном воздухе. До него еще было далеко, около 60 миль.

О близости земли говорила и ледовая обстановка. Появились зоны сильного торошения и разводья чистой воды. По мере приближения к земле размеры ледяных полей уменьшались, появилось много битого, тертого льда и айсбергов. Низко над разводьями летали птицы, а на льдинах чинно лежали тюлени. Мы шли на высоте 600 метров, беспрерывно зарисовывая формы льда и производя фотосъемку наиболее характерных видов. Мы уже отчетливо различали самый северо-восточный мыс Шпицбергена — мыс Лей Смит — и круглую шапку ледяного острова Большого.

За 15 миль до Шпицбергена началась чистая вода. Большие волны свободно катились по изумрудно-зеленой поверхности моря. Кое-где на бурной поверхности белели одинокие льдины. Большие стада касаток, резвясь в воде, блестели черными спинами, напоминая выпущенные торпеды. Вот и Шпицберген — Грумант, как называли издавна его русские промышленники, неоднократно зимовавшие на нем. Мыс у входа в Айсфиорд до сих пор называется по имени зверопромышленника Старостина, когда-то зимовавшего там.

Сейчас Шпицберген пустынен. Взорваны угольные шахты в Баренцбурге. Немцы похозяйничали и здесь. Северная же часть архипелага и до войны была пустынна.