В заливе ветров

Ни в голосе, ни в лице этой женщины не было и следа той мягкости, с какой она приходила к нему прощаться. Сейчас перед Вороновым была злобная, готовая на все старуха, завидующая ему, Александрову, всем, кто нашел место в жизни.

Воронов вспылил:

— Потрудитесь не забыть того, что я вам сказал… Так вот к чему свелись ваши разговоры о красоте, о культуре…

В столовой Александров не без ехидства спросил Воронова:

— О чем это ты с Матреной Павловной секретничал?

— У нас было прощальное объяснение в любви, — огрызнулся Воронов.

Матрене Павловне не надо было двух дней. На завтра к поезду шла подвода, нагруженная фанерными и картонными коробками и старинным, окованным железом, сундуком. Наверху сидела владелица скарба. Она не заметила, что картонная коробка с широкополой шляпой, привязанная в кузове, трется о колесо телеги. Картон развалился, и колесо мазало белую шляпу сырой, влажной землей.

Когда подвода скрылась за поворотом, новая заведующая библиотекой Лидия Воробьева настежь открыла окно и пустила в комнату поток свежего ветра.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Оути Ивановна пригласила гостей. Сегодня день ее рождения. Один самовар опустошался за другим. Как только одно блюдо освобождалось от каккара, на его месте появлялось другое.

Пироги, рыбники, калитки Оути Ивановны имели большой успех, но сколько их ни ели, они не убывали.

Была теплая ночь. Лучший баянист Туулилахти сидел на крыльце дома и играл без перерыва. Молодежь танцевала во дворе. В промежутках между танцами заходили еще и еще раз испробовать печенья Оути Ивановны и пожелать многих лет счастья виновнице торжества.

Было уже за полночь, когда Койвунен появился на пороге и приостановил танцы:

— Послушайте, есть одна большая новость!

Баянист прекратил игру, а танцующие остановились на своих местах.

— В этом доме теперь новый хозяин.

Люди окружили Койвунена. Но Койвунен не спешил с объяснениями. Трубка погасла. Надо было сперва выколотить золу, а прежде чем набить ее новым табаком, надо было ее вычистить. Кто-то не выдержал, крикнул:

— Потом закуришь! Выкладывай свои новости!

Но поручение, данное Койвунену, было настолько серьезно, что сказать его можно было, лишь затянувшись крепким дымом.

Он вычистил трубку тщательнее обычного, продул через нее несколько раз воздух и, убедившись, наконец, что все в порядке, набил табаком.

— О каком хозяине ты говоришь? Не тяни, добрый человек!

Койвунен пошарил в карманах, но спичек не оказалось. Ему протянули сразу десять зажженных спичек. Койвунен прикурил и досказал свою новость:

— Хозяином в этом доме отныне будет Микола Петрович Степаненко, муж нашей именинницы Оути Ивановны…

На некоторое время воцарилось молчание. Потом раздались дружные радостные возгласы и баянист заиграл торжественный марш.

Крики и шум далеко разносились в летней ночи, врываясь в открытые окна домов и привлекая все новых гостей. На столе появились полные бутылки. Степаненко подняли на руки и понесли вокруг дома. Оути Ивановну разыскали на кухне и, несмотря на ее сопротивление, вытащили во двор и тоже понесли на руках.

С трудом освободившись, Оути Ивановна бросилась на шею к Айно:

— Айно, дорогая! Николай сказал: мама, не оставайся одна! И сейчас нас уже трое. Анни тоже остается у нас…

Айно смеялась и ласково гладила Оути Ивановну.

— Такой человек, как вы, никогда не останется один.

На следующий день из запани в открытое озеро отправили последний плот связанных сплоточной машиной пучков. Длинный плот выпрямился. Маленький, бойкий буксир дал гудок, и плот, покачиваясь на волнах, стал удаляться все дальше и дальше.

С озера дул свежий ветер. Пенистые волны с шумом ударялись о прибрежные скалы и песок. По небу плыли лоскутки легких облаков. Высоко над волнами кружилась чайка с распростертыми крыльями. Казалось удивительным, как она держится в воздухе: ее крылья долго-долго оставались почти неподвижными. И вдруг, словно подстреленная, она камнем полетела вниз. А у самых волн опять круто взвилась вверх.

В чем-то неуловимом чувствовалась уже осень — то ли в запахе прелой воды, то ли в желтеющих лучах солнца.

Воронов, Кирьянен и Степаненко, словно по уговору, пришли на берег, чтобы проводить последние бревна.

— Смотри, как плещет! — проговорил Воронов, указывая на открытое озеро.

— Пусть плещет, места хватит! — улыбаясь, ответил Степаненко.

1952