В заливе ветров

Анни рассмеялась:

— А как же ты сможешь сохранить свою тайну, если твои стихи будут печатать?

Об этом Лидия не подумала, как и не думала о том, почему это надо держать в тайне.

— В поселке есть инженеры, учителя, врачи… — перечисляла Анни. — Но своего поэта у нас еще не было. Это хорошо, Лидия, что ты пишешь стихи. Ты будешь первой поэтессой Туулилахти.

Их догнал молодой человек в легком летнем пальто на руке. Анни отступила в сторону, чтобы пропустить его, как вдруг человек воскликнул:

— С каких это пор туулилахтинцы стали такими гордецами, что не признают своих?

Анни вскрикнула от удивления:

— Петр Иванович, вы ли это?! — Она долго оглядывала Александрова. — Как ваше здоровье? Вы так загорели, что вас и не узнать.

— Здоров, здоров, — ответил Александров. — Везу в Туулилахти пять килограммов нажитого веса.

— Неужели прошло уже два месяца? — удивилась Анни. — Как время-то идет!

— Что у вас новенького?

— Ох, так много нового! — Анни не знала, с чего начать. — Электростанцию пускают в ход буквально в эти дни…

— Да, мне писали об этом. Молодцы ребята! Вот не ожидал!

— А вы что думали?

— Я-то? — Александров чуть смутился, но быстро оправился. — Я думал, что так и должно быть.

Александров заставил Анни повторить все, о чем он уже знал по письмам, — о бортовых упорах, которые Николай со Степаненко установили на сплоточной машине, о новой шпалорезке, о буре на Пуорустаярви, о разрушенной плотине, о Степаненко… Он расспрашивал обо всех мелочах, словно проверял тех, кто ему писал.

Анни представила Александрову Лидию.

— Познакомьтесь. Лидия Воробьева, наш новый библиотекарь.

— А что же Матрена Павловна? — удивился Александров.

— Ищет, где было бы поспокойнее, где не дуло бы так сильно, как в Туулилахти. А Лидия любит ветер.

…Айно Андреевна была на платформе. Блестящими от радости глазами она видела только Петра. Загорелый и здоровый, он еще на ходу соскочил с поезда.

Как мечтают близкие люди о встрече! А в момент встречи они часто не находят слов, говорят о всяких пустяках, второстепенных делах, словно сознательно стремятся заглушить переполняющие их чувства.

Айно спросила у Петра, когда он выехал из Ленинграда, хотя знала это из телеграммы. Петр в свою очередь спросил, долго ли Айно ждала поезда, хотя видел по ее глазам, что она все эти два месяца считала дни, часы и минуты в ожидании этого поезда.

Анни встречала мать.

— Ну, как отец? — тихо спросила Анни, стесняясь Лидии.

Мать утерла передником глаза.

— Не знаю, доченька, что из нашей жизни получится. Отец такой же! Все пишет и пишет, всех бранит, и тебя тоже. Собственную дочь!..

— Муамо, тогда я домой не пойду!

— Приходи, доченька, вечером, когда он ляжет спать. Не забывай матери, доченька!..

— Что ты, муамо, да я…

Нет, с отцом жить она не будет, а маму возьмет к себе — вот тот выход, который она так долго искала!

— Муамо, ты должна жить со мной, уйти от отца, как и я… — начала она.

— Что ты, что ты! — испугалась мать. — Как же я старика оставлю? Двадцать пять лет вместе прожито!..

— Муамо, муамо, как же нам быть?

Айно и Петр шли впереди и о чем-то тихо беседовали. К ним присоединился и появившийся откуда-то Воронов. Айно остановилась и крикнула Анни:

— Почему ты отстаешь? Идем скорей!

Анни чувствовала растерянность. Она понимала, что Айно сейчас нужен только Александров. Но куда-то надо было идти. Да и Лидию нельзя же оставить на улице.

В это время подбежала запыхавшаяся Оути Ивановна.

— Пойдем, доченька, я ждала, ждала, а как надо было идти на станцию, не могла оставить больного. Пойдем же скорее, расскажи о Николае, как он…

Акулина молча поплелась за дочкой к Оути Ивановне.

Лидия немного отстала, лицо ее погрустнело. Анни обернулась, взяла новую подружку под руку.

— Лидия, ты у себя дома, у нас нельзя грустить, здесь тебе все свои.

Оути Ивановна обрадовалась, что у нее еще прибавится гостей. Но дома немного смутилась оттого, что за накрытым столом их ждал Степаненко…

За самоваром больше всех пришлось говорить Анни, хотя ей было тяжело разговаривать. Оути Ивановна расспрашивала о Николае, мать допытывалась, как живет ее сестра, Степаненко интересовался, как выглядит столица. Не могла же Анни рассказать, как она глотала слезы, возвращаясь с вокзала после проводов Николая. Не могла она оказать маме, что в Петрозаводске у тети она всегда чувствовала себя, как дома, а здесь, у родного отца, жила, как у чужих.

Однако и теперь ей было жаль отца. Она знала, что ему не легко — нет ни друзей, ни товарищей. А сердце матери разрывается между отцом и ею. И она поняла, как тихой и впечатлительной матери было бы тяжело жить в разлуке с отцом. У нее в ушах еще звучали слова матери: «Ведь двадцать пять лет вместе прожито!..» Как ни хотелось Анни, чтобы мать перешла к ней, но когда все встали из-за стола и они очутились вдвоем на крыльце, она обняла мать и тихо шепнула:

— Муамо, иди к туатто! Я вас не забуду. Я, может, даже вернусь к вам, но туатто… передай ему, что пусть он подумает, пусть он сделает так, как велят добрые люди. Тогда все, все будет хорошо!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ