В заповедной глуши

— Ты — только поэтому? — Валька отвернулся в поле, свистнул коням. Мора молчала, и он решился: — А я сразу в тебя влюбился, как только увидел твои глаза. Там, на прогалине… Я ни разу не видел такой девчонки, как ты. Я даже не думал, что такие есть.

Пальцы Моры коснулись его волос:

— Мой русский… — сказала она. — А я тогда разозлилась. И потом только поняла, что это ты и есть…

— Я? — Валька не поворачивался. Пальцы Моры перебирали длинные пряди. Её голос звучал тихо-тихо, но явственно:

— Мне всегда снились сны… Сколько я себя помню, с тех пор, как дядя Олег вытащил меня из ада… Мне снились морской берег и скала. Я стояла на ней, я ждала, ждала, ждала тысячу лет. А ты подходил сзади и говорил, кладя руки мне на плечи: "Я вернулся." Я бретонка, русский, — Мора повернула голову Вальки к себе, глаза её были строгими. — Пусть я и не помню своей родины, но я бретонка — ты спрашивал меня, кто я? В нас спит древняя память. Ты уже приходил ко мне. Ты был воин и певец. И мы были счастливы в стране, которой нет больше — мне рассказывал о ней дядя Олег и другие взрослые здесь… Но однажды поднялся океан и пришёл враг. Мужчины ушли биться и не вернулись. И я билась сама, а потом бросилась с той скалы в подступающие волны, чтобы меня не опоганили полузвери, разрушившие наши города…

— Я знаю, — выдохнул Валька, зажмурившись. — Я видел ту битву. Я погиб в ней… Мы все погибли, но немногие женщины и дети спаслись…

По дальней кромке поля двумя цепочками бежали ребята из подземного города — Валька уже знал, что их тут почти тысяча человек, а взрослых — немногим меньше. Бежали дружно и упорно, ветер доносил их голоса — непонятно, что они выкрикивали на бегу, но звучало это слаженно и грозно. Валька и Мора проводили их взглядами.

— Ты поедешь со мной? — спросил Валька. Мора покачала головой:

— Я не могу… Мы уезжаем. До лета. Я ведь не только твоя, Валантайн, — Валька вскинул голову и удивлённо улыбнулся. — Я принадлежу тем, кто ведёт войну. Да и ты ведь тоже?

— Да, — прошептал Валька. — Да, я тоже… Но…

— Если меня не убьют, если не убьют тебя, — ответила Мора, — то однажды в начале лета я постучусь в твой дом, русский. Если же меня или тебя убьют на нашей войне — мы снова будем ждать и снова встретимся… — она помолчала и прочла негромко, нараспев: