В заповедной глуши

На рояле Валька играл нередко — Михал Святославич любил послушать классику. А вот у Витьки имелось стойкое предубеждение против неё, которое Валька старался перебороть, "задалбывая музыкой", как грубо говорил поэт. Впрочем, лесник и Витька ушли в Гирловку до вечера, и Валька хотел поиграть "для себя".

Хотел — пока не положил пальцы на клавиши. И так и застыл. Надолго. Почти на час. Потом Валька решительно встал. Подошёл к компьютеру, включил принтер, быстро покопался в Интернете и стал распечатывать листы нотной бумаги, отрешённо глядя на то, как разлинованные прямоугольники вылезают из урчащего аппарата. Когда их набралось достаточно, мальчишка отключил аппаратуру, одним ударом сбил разрозненную стопку в ровную, взял карандаш и подсел обратно за рояль. Снова долго сидел, кусая губы и временами помахивая в воздухе рукой. А потом — начал играть. Рваными кусками, то морщась и скалясь, как от боли, то покрывая листы строчками знаков.

Музыка пела в нём — тише, громче, сбиваясь и слаживаясь — но неостановимо и неумолчно.

Вот — тема Беглеца. Шаги — то торопливые, но осторожные, то бешеный бег… А вот — слёзы, падают мальчишеские слёзы… и трещит, мечется пламя над развалинами… И — испуг, одиночество… а потом — взрыв, бунт: я человек, гады!!! Не троньте, я человек!!! Бег, бег, бег, звуки наталкиваются друг на друга, торопятся…

Тема Вальки. Спокойная, весёлая, солнечная музыка, только чуточку с диссонансом, с недоумением — откуда в мире грязь? Вступают фоном линии де ла Роша — мужественная и резкая — и Игоря Игоревича — наивно-беззащитная, но в то же время непреклонная… а вот Отец и Мать, и все темы сливаются, звучат… а потом — короткий взрыв, звуки сыплются каскадом… И в одиночестве снова плачет мальчишка, только плачет совсем растерянно, он один и ему плохо и страшно…

Приближается тема Беглеца. Две горькие темы сплетаются… и… и вот странность: они словно бы веселеют. "Ты и я — уже двое, брат…" А кругом — шумы, гул, голоса равнодушного мира. Но их неожиданно отсекает величественный голос Пущи…

Валька отбросил карандаш и с испугом уставился на лист. Проиграл несколько тактов и закусил губу. Это он написал? Так что же, это оно и есть… вдохновение?!

Пиши, услышал он властное. Облизнул губы и тихо сказал:

— Да. Да, я буду… я сейчас…