В заповедной глуши

Раздеваться пришлось ещё через раз. Витьке опять было отчаянно стыдно, он даже толком не помнил, что делал, просто производил заученные движения… Но на них опять считай и не смотрели!!! А девчонок стесняться просто не получалось — вместе работают, деньги же зарабатывают… Не что-то там такое.

Так прошли три недели. Витька освоился окончательно и полностью. И даже не заволновался, когда одно представление отменили — Жорка сказал, что у Макса какие-то личные дела…

…Макса привезли обратно вечером. Он плакал и трясся мелкой безостановочной дрожью. Витька пытался его успокоить — не получалось. Из карманов куртки, когда Витька помогал Максу раздеться, посыпались деньги — несколько сотенных. Витька долго добивался у Макса, что с ним случилось. А потом понял сам. Всё понял сам.

В следующую неделю он несколько раз пытался найти способ бежать — и ничего не получалось. Внутренние помещения клуба оказались настоящей тюрьмой, хотя и достаточно комфортной. На сцену их больше не выпускали — и Витька понял, что им уже нашли там замену. Как его нашил на замену какому-то парню, раньше работавшему с Максом. А их…

Макса увозили ещё не раз, и Витька начал замечать, что тот всё спокойней и спокойней относится к происходящему. И аккуратно кладёт деньги на подаренную ему в один из "отъездов" карточку.

Витька попытался с ним поговорить. Макс сперва молчал, потом с вызовом сказал:

— Ну и что? Да, трахаюсь. А что мне ещё делать? Ты вот вообще думал головой, какое у нас будущее? Кому мы нужны? А я накоплю сколько смогу, и больше никогда, — он повторил с ожесточением, — ни-ког-да так жить не буду! Пусть другие так живут, а я — не буду! Всё для этого сделаю! — истово закончил он.

Витька отошёл и забился в угол своей кровати.

В тот вечер приехали за ним…

…Толстенького человечка, прикатившего в "ролс-ройсе",звали Яков Яковлевич Штокберг, и Витька так никогда и не узнал, чем он собственно занимался. Мысленно Витька не раз прокручивал, что будет делать, когда за ним вот так придут, как за Максом. А в реальности не сделал ничего. Покорно поднялся на ноги и пошёл следом за здоровым, как шкаф, охранником. Молча сидел в машине на заднем сиденье, глядя на носки своих кросссовок. Без звука прошёл по дорожке в дом, надёжно спрятанный за высокой стеной из белых бетонных плит, обклеенных пластиком "под камень".

И закричал только когда в большой полутёмной спальне Штокберг, сопя, стал сдирать с него одежду. Кричал до тех пор, пока не охрип.