В заповедной глуши

— Я Леший, — сказал я, бросая веточку в огонь. — Дойдём до лесничества — может быть, скажу вам имя. Но прозвище тоже… настоящее.

— Ты начнёшь? — спросил Валька. Витька помотал головой и как-то съёжился. — Ладно, — повторил Валька. — Понимаете, ему… ну, трудно вспоминать. Поэтому я первый буду рассказывать. Про всё. А он пока… соберётся, что ли…

И я устроился удобнее, давая понять, что готов слушать сколь угодно долго.

ЖИЗНЬ ПЕРВАЯ

УЧИТЕЛЬ ФЕХТОВАНИЯ

Мальчик, дальше!

Здесь не встретишь ни признанья, ни сокровищ!

Но я вижу — ты смеёшься, эти взгляды — два луча…

Что ж, владей волшебной скрипкой,

Загляни в глаза чудовищ…

Н. Гумилёв

1.

Под дворовым грибком звякала гитара — монотонно и лениво, под стать городскому летнему вечеру, уже плавно переходящему в ночь. Разбрелись по домам мамаши с детками несознательного возраста, отгуляли своё собачники, вернулись с работы обитатели квартир-коммуналок — и ещё не расселённых, набитых полудюжиной семей каждая, и выкупленных бизнесменами и чиновниками, а потом возвращённых в своё прежнее дореволюционное состояние — состояние роскошных палат. Дремали у подъездов и в разнокалиберных гаражах, сменивших когда-то стоявшую во дворе хоккейную коробку, машины — отечественные и иномарки, в трогательном братстве, колесо к колесу. Одиноко горели несколько уцелевших фонарей. Короче говоря, наступили те часы, которые отлично оправдывают старую, ещё советскую пословицу: "Темнота — друг молодёжи."

Уединившаяся под грибком компания была такой же разношёрстной, как и обитатели самого дома. Среди дюжины мальчишек и девчонок были и те, у кого часы на запястье стоили пятьдесят евро — и те, у кого вся одежда стоила едва ли не столько же. Иногда это служило причиной для мелких и крупных конфликтов, в которые часто оказывались вовлечены родители. Но сейчас — не то. Вечер был слишком тёплым и тихим, даже петь в общем-то оказалось лень, и гитарист просто щипал струны. По кругу гуляли три бутылки пива, из них прихлёбывали по очереди, причём едва ли не у половины в этот момент на лицах проступало отвращение. Пиво было горьким и противным, но пить его — значило быть в образе крутого, в образе своего, а что ещё нужно от жизни? Отвращение пряталось, и малолетние дурачки (среди которых были и школьные отличники, и ребята, всерьёз увлекавшиеся спортом — умнее это не делало ни первых, ни вторых!) степенно кивали, передавая коричневые пузырьки дальше и с неприязнью ожидая, когда же они вернутся.