В запретной зоне

Я молчала. Лариса пряталась где-то. Николай пытался отнять у жены ремень, а после носил меня по комнате на руках, и видно было, что он бесконечно огорчен моим проступком, но не осуждает меня, а только жалеет за то, что я сделала. И ему даже больно внутри оттого, что он с такой силой меня жалеет.

После этого дня меня не водили в усадьбу. Скоро приехали мои родители и увезли меня в город. Наталья сказала, чтобы моя мать сама растила меня, раз она не захотела, чтобы я просто сидела дома под присмотром стариков. На новом месте я снова пошла в детский сад. Мама говорила, чтобы я привыкала к коллективу, и чтобы не жаловалась ей, если меня станут обижать. Дети так же, как прежде, окружали и дразнили меня, и я так же тряслась от рева и забывала где я и как меня зовут, но кричала своим обидчикам теперь что-то другое.

В местечко я приезжала потом только уже школьницей, с родителями, на похороны Николая, и потом, вскорости — на похороны Натальи. Их похоронили рядом с младенцем. Ларису взяла к себе одна из племянниц, маминых сестер. Дом продали и поделили деньги между Ларисой и всеми сестрами. Это было уже перед самым атомным взрывом. Кому-то не повезло.

Я знаю, что радиация усиливает рост растений, и, наверно, на могилах Натальи, Николая и их младенца сейчас растет высокая, мясистая трава. Воздухом некому дышать, и он с утра до ночи стоит густой. Хоть ложкой черпай — так говорят про такой воздух, и висящие в нем радиоактивные частицы, должно быть, придают ему особый привкус. За могилами стало теперь некому ухаживать, и некому рвать траву между могил для своей скотины, и все кладбище стало похоже на лес в доисторическом периоде, когда еще не было на земле человека.