В зареве пожара

За маленьким столиком около самой двери дремал, бессильно опустив голову, совершенно пьяный мастеровой, судя по фартуку, запачканному глиной, — печник. Перед ним возвышалась целая батарея опорожнённых бутылок.

Больше посетителей не было.

Навстречу Ремневу поднялся из-за стойки высокий старик с длинной седой бородой — сиделец.

Он вопросительно посмотрел на вошедшего.

— Пивка бутылочку?

— Да… Поскорее только!

— Какого прикажете?

— Мартовского, — машинально ответил Ремнев, посмотрев на дверь.

Не успел он выпить первый стакан, как в пивной появился новый посетитель. Остановился у порога, отряхнул снег с пальто и шапки и вежливо отнесся к хозяину:

— Бутылочку баварского, потеплее…

Помолчав немного, обвёл глазами присутствующих и вкрадчиво заметил:

— Ну, и погодка… Всего запорошило!

Никто не отозвался.

Ремнев, сидя вполоборота к двери, быстро и внимательно осмотрел разговорчивого посетителя.

— «Он»… Ну, посмотрим…

Неторопливо вынул из кармана старенький кожаный портсигар и закурил. Медленно отпил ещё полстакана, обдумывая дальнейшие детали.

«Он» по наружности и по костюму походил на загулявшего приказчика, одетого с аляповатым франтовством. Высокий модный воротничок, пёстрый галстух… На руках перстни.

Лицо круглое, розовое, самодовольное. Усики нафабрены. Выдавали его только глаза: вкрадчивые и наглые, вяло-сонные, но зоркие.

Заметив, что Ремнев закурил, он тоже достал портсигар и с развязностью слегка подгулявшего человека, подошёл к нему.

— Па-а-звольте, закурить!

— Спички на стойке, — сухо ответил Ремнев.

— Виноват-с, тысячу извинений!

…Закурил, отошёл от стойки, захватив смятую вчерашнюю газету.

— Посмотрим, что про войну пишут, — пробормотал он, развёртывая лист. — Как наше православное воинство с япошками управляется…

Помолчал и со вздохом добавил:

— Эх, война, война, сколько народу зря перелобанили!

Пьяный мастеровой при этих словах очнулся и посмотрел мутным, осоловелым взглядом.

— Што война? Кто тут про войну? — прохрипел он, наваливаясь на стол и роняя бутылку.

Франт с усиками презрительно покосился на него и продолжал, уже прямо обращаясь к Ремневу.

— Вам, господин студент, как человеку учёному, предположительно думать, лучше известно, что вся эта самая война — одно пустое кровопролитие… Опять же в рассуждении финансов статья неподходящая… Так ли я говорю?

Ремнев не отвечал.

Глава III. След спутан

В разговор вмешался сиделец.

— Позвольте заметить: слова ваши неправильные, — обратился он к франту довольно суровым тоном. — Как же это так? Ежели теперь война, то, стало быть, должны мы все, весь русский народ, Господа Бога о даровании победы молить, как наше дело правое… А насчёт финансов разговоры говорить… Шатание умов через это происходит. Вот что-с!

Он подошёл к столику, за которым сидел успевший опять заснуть мастеровой, и ткнул последнего в бок.

— Земляк, а земляк! Шёл бы ты домой. Здесь спать не полагается…

Пьяный промычал что-то себе под нос и ещё ниже опустил голову.

Забрав пустые бутылки, хозяин вернулся за стойку.

— А ежели насчёт кровопролития — так на то и война. Это уж дело известное! Зачем солдат присягу принимает? Чтобы, значит, не щадя живота своего, защищать престол и отечество от врагов…

— Внешних и внутренних, — усмехнулся про себя Ремнев.

Он вполне обдумал свой план.

Вылил в стакан остатки пива, залпом осушил его и громко крикнул:

— Ещё бутылку!

— Подаю…

Наступила пауза.

Ремнев рассчитано медленным движением подвинул к себе бутылку, налил полстакана, подождав, когда отстоится пена, отпил и закурил…

Всё это он проделал спокойно, не спеша, как человек, которому некуда торопиться.

Спокойно вполголоса спросил:

— А где у нас… выйти, хозяин?

— По коридору, первая дверь налево.

— Огонь там есть?

— Фонарь горит.

Ремнев поднялся и вышел в коридор.

Путь ему был знаком.

Осторожно нащупал дверь, выходившую на двор, и тихо потянул за скобку.

Ещё минута — и над его головой мутное ночное небо.

…Впереди чернел забор. Ремнев, легко и бесшумно подтянувшись на мускулах, перемахнул через это препятствие.

Ноги увязли по колена в мягкий пушистый снег. Одна галоша осталась в сугробе. Он, не обращая на это внимание, бросился бежать. Нужно было пересечь пустырь сажень пятьдесят в поперечнике. От угла пустыря начинались постройки двух улиц.

Ремнев, выбравшись на твёрдую накатанную дорогу, побежал мерным гимнастическим шагом, прижав локти к бокам и соразмеряя дыхание. Здесь, на окраине, улицы были пустынны и темны. Изредка лишь попадались фонари, да и те давали мало света, что в трёх шагах от них ничего нельзя было рассмотреть…

— Ну, теперь можно переменить аллюр, — подумал Ремнев, замедляя шаг. — Теперь я в безопасности… Пока «он» попадёт на мой настоящий след, я уже буду у цели… Жаль, однако, сколько времени зря потерял…

Вероятно, Мейчик уже запер свою лавку. Придётся стучать со двора. Последнее предположение Ремнева оказалось, к счастью для него, ошибочным.

Мейчик ещё не спал. Дверь лавки, полуприкрытая деревянными створами, бросала на дорогу узенькую полоску света.

Подходя к дому, Ремнев поднял голову и осмотрел фасад верхнего этажа.