В зеркалах воспоминаний

Алёша говорит: надо спасать бедолагу. Подходит и на чистейшем итальянском, совершенно без акцента, начинает ему объяснять ситуацию с отсутствием электричества и величием русского языка. Я стоял в сторонке и наблюдал за сюжетом. В тот момент, как Алёша заговорил с ним, иностранец открыл рот и чуть присел, и чем дольше продолжался Алешин монолог, тем ниже приседал иностранец. Когда ему стала ясна суть проблемы, он с трудом выговорил grazie и рванул к машине. Фиат резко сдал назад и, обдав нашу машину клубами пыли, скрылся из вида. Мы покатились со смеху. Он решил, что это ГЭБУХА его ведет. Мы решили его не разочаровывать.

У следующей заправки скопилась небольшая очередь. Встали в хвост и увидели наших итальянцев. Нас разделяли три машины. Мы вышли и пошли справиться, все ли у них в порядке. Увидев нас, они замахали руками и со словами «OK, OK» выехали из очереди и помчались дальше. Наши женщины обозвали нас идиотами и просили прекратить преследование несчастных итальянцев, иначе мы добьемся международного скандала. Пообещав больше их не трогать и заправив бак под завязку, мы двинулись дальше. Каково же было наше удивление, когда через 10 километров пути увидели стоящий на обочине ФИАТ и итальянцев, заливающих из канистры бензин. Мы приостановились и, помахав им рукой, поехали дальше.

Наша 42-летняя дружба не оборвалась с уходом Алеши, он останется со мной до конца моих дней. Своим голосом, неповторимыми интонациями, теплом, которым он одаривал. Он очень много значил для меня: его уникальная эрудиция, умение понять тебя, делало его прекрасным собеседником и другом. Он был одним из тех людей, которых нельзя себе представить ушедшими навсегда. Да он и не ушел – просто стал временно недоступен.

Щербакова Вера

Букалик о Букалове

Я впервые увидела Алексея Михайловича будучи еще совсем девчонкой – в 25 лет в первой командировке (тогда еще стажером в Риме), когда я впервые так надолго (на три месяца) уехала из дома от папы и мамы. Одним словом, первый опыт самостоятельной взрослой жизни и настоящей ответственности. Это было в 2003 году, с тех пор Букалов вошел в мою судьбу и во многом определил ее дальнейшее течение.

По тассовской иерархии он был моим начальником, но на самом деле добрым и мудрым наставником. Говоря словами Пушкина (а кого же еще цитировать, когда вспоминаешь Бука-лова): «Учил всему шутя, не докучал моралью строгой». Алексей Михайлович был по натуре очень щедрым человеком, а уж по отношению к друзьям тем более.

Разумеется, за столько лет работы (и жизни) плечом к плечу мы стали больше, чем коллегами, соседями и учителем и учеником. Мы стали настоящими соратниками. Алексей Михайлович очень хорошо ко мне относился, считал и называл своим другом, и я это очень ценю (а сейчас, после его ухода, еще больше). Эту любовь он искренне перенес на моих близких – родителей, мужа и детей. С детьми, будучи сыном замечательного врача-педиатра, у него были особые потрясающие отношения.

«Переводчики – почтовые лошади просвещения», – часто повторял Букалов (опять же из «его» Пушкина). Сам он был отличным переводчиком, и это касалось не только профессиональных навыков.

Когда мой старший сынок Саша начинал говорить (сразу на двух языках – итальянском и русском, что вносило ещё большую сумятицу в его детский лепет, потому что было не разобрать, на каком языке он силится что-то сказать), он часто повторял слово, которое звучало как «ла боники». Я, недоверчивая, считала, что говорит он по-итальянски, и думала, что это производное от итальянского «buono» – «хороший» с предлогом женского рода – la. Думала я так точно месяца два, пока не поделилась с Букаловым. «Так это же “разбойники”», – сказал Алексей Михайлович сразу. И точно – мы тогда часто смотрели мультфильм «Бременские музыканты»: «А мы разбойники, разбойники, разбойники. Пиф-паф – и вы покойники, покойники, покойники». «Я прекрасно знаю bimbolesco (детский; ит. – bimbo) язык, слово образовано по аналогии с диалектом bergamasco), ты что, не знала?»

Италия