В зеркале

В нетопленном театре холодно,
А я, от счастья ошалев,
Смотрю «Эрнани» в снежной Вологде,
Учусь растить любовь и гнев.

Ты – мальчик на церковном клиросе,

Сказали про тебя шутя,
И не сумел ты, дескать, вырасти,
Состарившееся дитя!

Пусть так. В волненьях поколения

Ты – символ доброго всегда,
Твой крупный детский почерк гения
Мы разбираем без труда.

1958

* * *

Я верю в предчувствия и приметы —
Науку из первых, ребяческих рук,
Я верю, как подобает поэту,
В ненадобность жертвы, в ненадобность мук.

Я верю, как подобает поэту,

В такое, что видеть не привелось,
В лучи тишины неизвестного света,
Пронизывающие насквозь.

Я верю: при косноязычье природы

Обмолвками молний показаны мне
Зигзаги путей в высоту небосвода
В покойной и праздничной тишине.

И будто всегда меня уносила

В уверенный сказочный этот полет
Молений и молний взаимная сила,
Подвального свода сломав небосвод.

1958

Слеза

Ты горячей, чем капля пота,
Внезапная моя слеза,
Когда бегущая работа
Осажена на тормоза.

И в размышленьях о бывалом,

И в сожаленьях о былом
Ты в блеске силы в мире малом
И мера слабости – в большом.

Ты можешь во мгновенье ока

С ресниц исчезнуть без следа.
Да, ты скупа, горька, жестока,
И ты – не влага, не вода.

Ты – линза для увеличенья

Невидимых доселе тел.
Ты – не примета огорченья,
А удивления предел.

1958

Ивы

Деревья надышались пылью
И поднимают шум чуть свет.
Лететь? На это нужны крылья,
А крыльев у деревьев нет.

Лишь плащ зеленый, запыленный

У каждой ивы на руке,
Пока дорогой раскаленной
Деревья движутся к реке.

И опускаясь на колени,

Речную воду жадно пьют.
И сами жадно ищут тени,
Приют на несколько минут.

Их листья скрючены и ломки,

Они качают головой,
Остановясь на самой кромке,
На линии береговой…

1958

До восхода

Еще на темном небе тлеют
Зари багровые остатки,
Но все светлеет и белеет
Вокруг брезентовой палатки.

Любое дерево ни слова

Еще со мною не сказало,
Еще ни доброго, ни злого
Природа мне не пожелала.

Но у природы наготове

Под тонкой сеткою тумана
И кровь тетеревиной брови,
Похожей издали на рану,

И гроздь брусники темно-сизой,

Покрытая лиловой тенью,
И смутное дыханье бриза,
Меняющего направленье.

Разжаты пальцы белых лилий,

Которым нет уже запрета
Подобьем чайки белокрылой
Раскрыться и рвануться к свету.

И вместо облачка на синий

Простор, в пустынные высоты,
Как будто выступивший иней,
Лег след ночного самолета.

И мне понятно нетерпенье,

Какое сдерживают птицы,
Чье оглушительное пенье
Готово ливнями пролиться.

1958

Паук