Кай Юльевич насторожился. Это был условный знак: если хозяйка принесет мясо, завернутое в листы какой-то книги с болгарским текстом, который она по невежеству принимала за церковнославянский, значит, возник важный повод для встречи.
Озабоченный Теоретик быстро оделся и направился к рынку. В безукоризненно сшитом светлом костюме, с перекинутым через плечо ремешком фотоаппарата, он напоминал дачника, беспечно фланирующего по поселку. Потолкавшись для вида в овощном ряду, поглазев на румяных молодок, продававших в глиняных крынках, кувшинах и огромных эмалированных ведрах сметану, ряженку, творог, Диогенов проскользнул в узкий проулок между примыкающей к рынку кирпичной стеной гаража и рядом фанерных киосков. Затем тихо постучал в одну из дверей.
— А там открыто! — раздался из-за двери голос Матвея.
Диогенов вошел. В лавке стоял удушливый запах крови, горелой кожи и шерсти. Повсюду на полках валялись куски говяжьего мяса.
Матвей накинул на дверь крючок, выставил наружу таблицу «Перерыв на обед» и захлопнул окошечко. В лавке стало еще сумрачнее.
Диогенов оглянулся. Канюка пододвинул ему табуретку и сказал:
— Присаживайтесь, Кай Юрьевич. Не хотите ли выпить?
Диогенов поморщился: вот неприятная перемена, происшедшая с Канюкой за то время, пока они не виделись, — Матвей стал пить. И, зная, что ему сейчас предложат, Диогенов сказал:
— Днем я водку не пью.
— Правильно, не пьете, я запамятовал, — промолвил Матвей. Потом достал из деревянного шкафчика початую уже бутылку, налил три четверти стакана. В газетном свертке лежали соленые огурцы. Матвей выбрал самый большой, положил его на деревянный брус и, высоко взмахнув топором, разрубил огурец на две абсолютно равные части.
— Как глазомер? — спросил он Теоретика.
— Глазомер идеальный, — ответил Диогенов.
Матвей залпом выпил водку и захрустел огурцом.
Диогенов почувствовал аромат чеснока, укропа, черносмородинового листа, и у него засосало под ложечкой: из-за срочного вызова он был вынужден прервать только что начатый завтрак.
— Вот какие дела, Кай Юрьевич, — сказал Канюка, закусив, — надо взбодрить народ. И указать ему пути. Ведь мы, кажется, так договаривались?
— Договаривались.
— Народ опять вокруг нас подобрался подходящий, поселок уцелел. Развернуться есть где. И люди уж начинают пытать меня: чем, мол, займемся, Матвей Лазаревич? Правильно пытают. Помнится, мне один знакомый черкес говорил: «Если ты, Матвей, сделал бурдюк, наполни его вином или, в крайнем случае, кумысом, иначе пропадет твой бурдюк». Понимаете, к чему я клоню?
— Понимаю.
— Вот я и думаю: может быть, собраться нам всем вместе для беседы? Какую-нибудь грибную вылазку затеять и поговорить по душам. Как думаете, Кай Юрьевич?
— Думаю, что время тайных сходок в лесу давно уже миновало. Я прочту лекцию.
Руководитель кооператива насторожился. Он не раз слышал по радио и видел в журналах, как юмористы и художники упорно высмеивают лекторов. Что же задумал Диогенов?
— Это будет полезная лекция, Кай Юрьевич?
— Абсолютно.
Матвей ценил Теоретика за его находчивость, решительность. Вот и сейчас он не стал мямлить, рассусоливать, как поступили бы другие. Черт с ним, пусть читает лекцию, было бы только дело!
— Хорошо! К вам явится Кузнечиков, договоритесь с ним обо всем. Имейте в виду, что и я буду присутствовать на лекции.
— А я на это и рассчитываю, — сказал Диогенов.
— Тогда не смею вас больше задерживать.
Это была еще одна перемена: прокрутившись всю войну среди госпитальных врачей, Канюка нахватался от них разных красивых выражений.
А Кузнечиков, инспектор Мосэнерго, успешно совмещавший контролера и связного, явился к Диогенову на следующий день. С ним была неизменная полевая сумка, плотно набитая квитанционными книжками, бланками актов, списками энергополучателей и разной чепухой. Под чепухой здесь подразумеваются смятые бумажки трех-, пяти- и десятирублевого достоинства, которые Кузнечиков имел обыкновение совать в видавшую виды сумку без разбора.
— Я продумал вопрос, — начал Кузнечиков без всяких предисловий. — Пускать на лекцию будем по спискам. На контроль поставлю четырех ребят, шестеро в резерве, на подходе к красному уголку.
— А что вы собираетесь устраивать, товарищ Кузнечиков? Тайную вечерю? Заседание ложи масонов? Сходку браконьеров?
— Не понимаю! Объясните! — взмолился Кузнечиков.
— А тут и объяснять нечего. То, что вы предлагаете, — уже нелегальщина.
— Но посторонние?
— Посторонних, если правильно организовать дело, не будет. О лекции известите кого нужно устно. А на двери вывесите объявление. И никаких контролеров! Никаких резервов!
Диогенов вытащил из ящика стола чистый лист бумаги и что-то написал на нем.
— Вот вам текст объявления.
Кузнечиков ушел, а сам Диогенов сел за конспект. На следующий день, в семь вечера, он уже выступал.