В зеркале сатиры

Как мы видим, галаховская «Рюмочная» была довольно заурядным заведением и во всех отношениях типичным для первых послевоенных лет. Она обслуживала свой, выражаясь по-церковному, приход, но сюда частенько заглядывали и проезжающие. Мы уже упоминали о нереализованной, к сожалению, потенциальной возможности для Галаховки стать важным узлом морских путей. Но зато ей повезло в другом. Помимо стальной магистрали, пропускавшей бесконечные вереницы товарных и пассажирских поездов, Галаховка располагала и довольно разветвленной сетью автомобильных дорог. По нескольким довольно прилично устроенным шоссе непрерывно катили через Галаховку пассажирские автобусы, грузовики и легковушки. Случалось, что, достигнув ее пределов, они замедляли торопливый бег, ища удобную стоянку. А самой удобной из них была укатанная до блеска небольшая площадь в самом начале улицы, где помещалась «Рюмочная». Этой улице почему-то дали редкое имя Бабефа, о чем свидетельствовали поблекшие от времени жестяные таблички. Но так ее никто не называл. Бойкая на язык шоферня давно уже переименовала улицу, названную в честь выдающегося деятеля французской революции, в Стопкин-стрит. Нехитрая эта аллегория намекала, конечно, на существование заветной «Рюмочной».

Обычно бывало так. Тяжело урча, большегрузные машины выстраивались на площади. Громко хлопая дверцами, из кабин выходили шоферы, чтобы немножко размяться. Дымили сигаретами, переговаривались:

— Передохнём, что ли?

— Передохнём! Нам ведь еще пилять и пилять…

— А может быть, на Стопкин-стрит заглянем?

— Придется заглянуть. Кто знает, где еще удастся перекусить?

Вот эти-то визиты и доставляли особенные хлопоты милиции. С местным, так сказать, контингентом она управлялась легко. Если кто-то из давно известных ей лиц перебирал, его либо отправляли домой, либо прокатывали с ветерком на мотоцикле с прицепом в Покровское, где располагался вытрезвитель. Сложнее обстояло дело с подгулявшими шоферами. Надо было охранять груз, который они везли, связываться с отправителем, заниматься нудной и утомительной писаниной. И получать выговоры от вышестоящего начальства за то, что, дескать, из-за разгильдяйства, которое царит в Галаховке, срываются грузоперевозки, нарушается расписание движения рейсовых автобусов, растет аварийность. Кому это может понравиться?

Начальник отделения буквально кипел, когда на очередной оперативной летучке заходила речь о «Рюмочной».

— Я уже не раз приказывал, — гневно говорил он, — чтобы с этого проклятого гадючника глаз не спускали! Похвистенко, вы несете персональную ответственность за этот объект. Предупреждаю…

«А что предупреждать-то?» — грустно размышлял Семен Похвистенко, шагая к «Рюмочной». Не может же он торчать в этом вертепе день-деньской, у него ведь есть и другие объекты!

…«Рюмочная» встретила Похвистенко привычным гулом пьяных голосов, сивушным перегаром и клубами табачного дыма. При виде милиционера голоса приутихли, а Васька Рваный даже сделал попытку встать по стойке «смирно», что ему не совсем удалось. Присмотревшись к расплывшимся в чадном мареве лицам, Похвистенко облегченно вздохнул: слава богу, кажется, все свои! Но он все же подошел к буфетной стойке и строго спросил:

— Шофера заходили?

— Ни одного, товарищ Похвистенко, не было. А если б кто зашел, то с тем бы и ушел. Вы же наказывали…

— Смотри, Надежда! — снова строго предупредил Похвистенко. — Инструкция тебе дана, и отступать от нее не смей. Водителям транспорта — ни грамма! А не то мы тебя живо…

Похвистенко не договорил, потому что и сам не знал, какому наказанию может подвергнуть милиция буфетчицу, если та законно отпустит шоферу законные сто граммов. И все же Надя побледнела.

— Не беспокойтесь, товарищ Похвистенко, — надтреснутым голосом пролепетала она. — Чай, я сама себе не враг!

И, лишь проводив глазами коренастую фигуру уходящего милиционера, она облегченно вздохнула. Буфетчица знала, что Семен Похвистенко по натуре добрейший человек. Но каждый его визит бросал ее в дрожь. И, конечно, не из-за шоферов. В конце концов, она не обязана разбираться, кто к ней заходит. Ведь на лбу у человека не написано, кто он: слесарь, токарь или шофер? Ее тяготило совсем другое.

По совету своей предшественницы, опытной в таких делах дамы, Надя приторговывала балованной водкой. Когда она замечала, что клиент порядочно захмелел и его вкусовые ощущения оказывались притупленными, она добавляла в его стакан воду из специально приготовленного для этой цели чайника. И когда ей, нагнувшись за прилавком, случалось замешкаться, откуда-нибудь из дальнего угла раздавался нетерпеливый окрик:

— Где хозяйку черти носят, что нам водку не подносит?

— Сейчас, сейчас! — торопливо отвечала Надя. И дрожащими руками подавала поднос со стаканами, в которых плескалась наполовину разбавленная водой водка.

Боже, какая это была нервная работа! Ведь ее могли разоблачить в любой момент. А тут еще этот Похвистенко! Входил он, и Надя обреченно решала: сейчас арестует. Но все пока обходилось благополучно…