В зеркале сатиры

Аграрий, испытавший определенную приверженность к поверьям и дурным приметам, не трогал денег, выручаемых от продажи гладиолусов. Когда же операция была окончательно завершена, Фаддей Скурихин достал заветную жестяную банку и пересчитал всю выручку. Оказалось ровно тридцать тысяч рублей.

Аграрий снял обычную рабочую робу, надел выходной костюм и с букетом отборных гладиолусов пошел к Диогенову.

— Я пришел поблагодарить вас, Кай Юрьевич, — пролепетал Аграрий.

— Не стоит благодарности, — ответил Теоретик, небрежно принимая букет. — Благодарите бога, что я не посоветовал вам разводить ангорских кошек. А то бы вы ходили всегда по поселку изрядно поцарапанным. Но верьте, ваши труды будут вознаграждены.

И это оказалось сущей правдой. Получив очередной пакет с вырезками и вскрыв его уже без прежней живости, Аграрий обратил внимание на заметку из «Сельского вестника». В ней говорилось:

«Прошедшее лето было ознаменовано одним интересным событием в довольно однообразной жизни поселка Галаховка. Скромный труженик, член жилищно-строительного кооператива «Лето» Фаддей Георгиевич Скурихин вырастил гладиолусы, доставившие радость многим и многим любителям этих нежных цветов. Спасибо Вам за труд, пытливый и упорный цветовод! К. Диогенов, внештатный корр. «Сельского вестника».

Аграрий бережно расправил вырезку, а впоследствии поместил ее в застекленную рамочку от какой-то старой фотографии.

Кай Юльевич оказался прав и на этот раз. К Аграрию пришло признание.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

поясняющая, почему Матвей Канюка включился в борьбу за трезвость

Нет ничего удивительного в том, что даже такой скромный и малозначительный человек, как Фаддей Скурихин, испытал чувство удовольствия от факта публичного признания его успеха. Признания и самовыражения искали и другие члены ЖСК «Лето». Лекция Теоретика подхлестнула их и заставила лихорадочно думать, в какой сфере бизнеса следует применить им свои силы. Поразительно было другое: эти же мысли, не лишенные оттенка честолюбия, одолевали последнее время и Матвея Лазаревича Канюку.

Казалось бы, ему дано было все: он вел прекрасно налаженное мясное дело, заправлял солидным финансовым хозяйством кооператива. Что еще человеку надо? Но если бы можно было копнуть в душе Канюки поглубже, то сразу бы обнаружились два терзавшие его чувства. Одно давнее, застаревшее: чувство неудовлетворенности от того, что ему до сих пор не удалось в полной мере возместить финансовые утраты, понесенные при несправедливой, как он считал, ликвидации хозяйства отца. А другое родилось недавно, но не утихало, а все росло. Это было ощущение незримой, но цепкой зависимости от Диогенова. Мечтой Канюки было убить сразу двух зайцев — открыть неиссякаемую золотую жилу и открыть совершенно самостоятельно, чтобы утереть нос этому книжнику-буквоеду, навсегда отучить его от снисходительного тона в разговоре с ним, Канюкой. Хотя мясник и сдерживался, по поучения Теоретика теперь его просто бесили. Подавить возомнившего о себе интеллигентика финансовой мощью, поставить на колени — вот что задумал Канюка.

И открытие пришло к нему случайно, как это нередко бывает у людей, обремененных великими задумками.

Мы уже имели повод упомянуть об одной слабости Матвея Лазаревича: он стал выпивать. Строго воспитанный старым Лазарем, Матвей до двадцати лет не знал вкуса спиртного. Потом уже, когда сын стал самостоятельно выполнять ответственные задания отца, тот разрешил ему при благоприятном завершении сделки пригубить стопку, что сын всегда делал с величайшим отвращением.

И вот наступила война, а с ней и неизбежные фронтовые сто граммов. И хотя в тылу они были не положены, галаховский госпиталь, числящийся за каким-то фронтом, по неизвестным причинам состоял на этом водочном снабжении, у истоков которого стоял Матвей Лазаревич как госпитальный завхоз. Говорят, что капля камень долбит. Ежедневное одноразовое употребление законной порции потянуло Канюку, располагавшему в этом отношении практически неограниченными возможностями, на вторую и третью порции, правда, уже не имевшими под собой строго законного основания. Короче, к концу тяжелых военных лет Канюка приобрел устойчивую потребность в алкоголе.

Но автор еще не раз просит читателя обратить внимание на примененный им термин выпивать. Очень плохо, если человек пьет. Еще хуже, когда он пьянствует. Но если этот человек просто выпивает, то обычно считают, что еще ничего трагического не случилось. У Матвея Лазаревича Канюки было как раз это вполне благополучное состояние.