В зеркале сатиры

Время быстротечно. И если его стремительного бега часто не замечают люди, вооруженные секундомерами и календарями, то какой спрос может быть с птиц небесных, полагающихся только на врожденные природные инстинкты? И вполне простительно, что иная мамаша-птаха между бесконечными хлопотами о хлебе насущном и беспечным щебетанием теряет счет времени. Ей кажется, что она пропустила какой-то миг, а на самом деле безвозвратно миновали долгие часы, дни и недели. Будто только вчера ее птенец был беспомощным, желтым комочком, а сегодня у него уже выросли крылья, и он, забравшись на край родительского гнезда, радостно машет ими, готовясь к первому самостоятельному полету. Удивительная метаморфоза!

Нечто похожее произошло и в семейном гнезде Крашенинниковых, где рядом со старым морским орлом подрастает молодой орленок. Кажется, Фотий Георгиевич мог абсолютно точно назвать день и час, когда Гоша без его, дедовой, помощи удержался на поверхности моря и поплыл, когда он самостоятельно сделал свою первую игрушку, прочитал первое слово в букваре. А поди ж ты, проморгал момент, как внук из ребенка, подростка и юноши стал взрослым человеком!

Фотий Георгиевич медленно прогуливался по улице — такие прогулки перед сном вошли у него в привычку. Гоша почему-то задерживался. И тут Фотий Георгиевич заметил, что на площадке в начале Стопкин-стрит, пылая фарами, остановилась какая-то машина. Потом фары погасли, и до него донесся разговор:

— Как, шеф, завтра экипаж подавать?

— Да, подашь, как обычно, к вокзалу. В девять ноль-ноль. Придется съездить по двум-трем адресам.

— Тогда разрешите пожелать доброй ночи.

— Ариведерчик!

Разговор оборвался, хлопнула дверца, вспыхнули фары, и автомобиль, круто развернувшись, умчался в ночную темь.

Первый голос Фотию Георгиевичу был незнаком, а второй, безусловно, принадлежал внуку. Но сколько было в этом голосе нового для слуха деда! Какая-то солидная основательность, чувство уверенности в себе и даже нотки снисходительности. Неужели это его Гоша?

Фотий Георгиевич отступил в глубь чьих-то сиреневых кустов и замер. Гулко прозвучали шаги по дорожке и внезапно оборвались. Крашенинников вышел из-за кустов и увидел, что на дорожке уже никого нет: внук как сквозь землю провалился! Но, проходя мимо «Рюмочной», Фотий Георгиевич глянул через ярко освещенное окно и невольно остановился. Гоша стоял, небрежно облокотившись о стойку, а Надя наливала ему коньяк. Потом он поднял стакан, повертел его против укрепленной над буфетом яркой лампочки и легко выпил, словно вздохнул. Не спеша открыл портфель, вынул большое румяное яблоко, разрезал его пополам, протянул половину Наде и смачно закусил.

Старый Крашенинников заспешил домой. Придя на дачу, он быстро разделся, потушил свет и лег в кровать.

Гоша открыл дверь своим ключом, зажег свет.

— Дедан, ты спишь? — спросил он.

Ответа не последовало.

Фотий Георгиевич, конечно, не спал. Но ему не хотелось сейчас разговаривать с внуком, хотя думал он именно о нем. Кажется, вот жизнь Гоши складывается наилучшим образом. За отличные успехи в учебе его приняли в аспирантуру при Технической школе. Другой бы на его месте прыгал от радости до потолка! Провести еще два-три года в стенах родного вуза — об этом можно только мечтать! Но не таков был Гоша. Аспирантуру он решил совместить вместе со службой и нашел, по его словам, интересную работу в каком-то конструкторском бюро. Правда, дед и приезжавший на лето в Галаховку отец отговаривали Гошу от этого рискованного шага: ведь программа аспирантуры и без того достаточно напряжена. Но паренек настаивал на своем.

— Мы, Крашенинниковы, двужильные, нам никакая нагрузка не страшна, — отшучивался он. И потом серьезно добавил: — А если ничего не будет получаться, брошу работу. Хотя и жалко. Ведь и в аспирантуре и на работе профиль один и тот же: конструирование. Чем черт не шутит, может, и подвернется мне в нашем бюро какая-нибудь лакомая темка для кандидатской. А с моим профессором у меня отношения отличные, с ним всегда договориться можно.

С этими разумными доводами нельзя было не согласиться. Отец и дед, в конце концов, одобрили решение Гоши. И, судя по всему, столь трудное совместительство у него получалось. Хотя теперь внук уезжал в Москву спозаранку и частенько задерживался там допоздна, вот так, как сегодня…

А что, собственно, произошло сегодня? Ну, приехал человек на машине, — так с кем из галаховцев этого не случается? Подвез какой-нибудь институтский знакомый. Правда, этот странный разговор… Но, может быть, он в шутку: «Шеф», «подать экипаж» и прочее. Ведь нынешних молодых людей не поймешь — то ли они говорят всерьез, то ли шутят. А визит в «Рюмочную»? Опять же ничего страшного: зашел и выпил коньяку под настроение. Вспомни, старина, свою молодость, разве с тобой не случалось?

Так вот думал отставной водолаз, всячески успокаивая себя. А бередящая душу боль не исчезала, она ныла и ныла, не давая забыться. Заснул Фотий Георгиевич поздно и встал утром с готовым решением. «Мне нужно разобраться во всем самому», — приказал он себе.