V1

Как-то раз Шестой рассказал мне забавную школьную байку, о которой ему поведал его сын, придя после занятий в пятом классе. История была про мальчика, который случайно забежал в подвал школы и потерялся, а обнаружился он только через час, и то на стадионе, и то учителем физкультуры, и то случайно во время сдачи нормативов по бегу. Ученик трясся и говорил о каких-то трубах и тараканах, но даже не это было важно. Миф о тайном ходе на свободу взбудоражил этого школьника-боксера, а мы с Шестым, чисто из профессионального интереса и от избытка свободного времени, воспользовавшись своим служебным положением, залезли в архив на следующий день и откопали план этой самой школы. Оказывается, что ход действительно существует, это было своего рода бункером, построенным гениями советской инженерии на случай ядерной войны, только он был давно заброшен и выход его пролегал именно возле стадиона этого треклятого здания. Я вспомнил это, слушая переговоры командования по рации, но только сейчас я догадался, что и Шестой не забывал про это.

Отточенные машинальные навыки уже не требуют команд мозга, и руки сами делают своё дело. Я не успел ничего сделать. Шестой прицелился и, не задумываясь, выстрелил туда, где, предположительно и находился Антон. Школа освобождена, заложники спасены, террорист мертв, телевизионщики и начальство из оперативного штаба довольны.

Закон жизни: умрет один, спасутся тысячи. Все, как и должно быть.

6

Почему? Когда? Что произошло? Как меня мог покинуть человек? Зачем, и, самое главное, ради чего я пошел работать в полицию? Ради званий и наград? Ради зарплаты? Ради формы? Что стало со мной за это время?

Ствол винтовки Шестого еще дымился, когда он, наконец, освободился от того, что так долго мучило его по ночам. Уверен, каждый родитель поступил бы на его месте абсолютно так же, каждый. То, что Шестой убил Антона, сомневаться не приходится, я трижды глядел на красные пятна на кленовых листьях. Всё. Конец.

Никто не знает, что на самом деле творилось в душе Антона. Возможно, что-то и терзало его, но что именно, понять трудно. Но я поражаюсь сколько не самой ситуации, сколько моему посредственному отношению к этому всему. Мне все равно, хотя буквально пять минут назад я думал, что нет. Мне плевать на то, что происходит внизу и здесь, на крыше многоэтажной блочной «хрущевки». Если бы я знал, заранее, минут на пять, что сделает Шестой, я бы все равно даже не стал останавливать стрелка. Только… как то грустно и одиноко от всех этих вопросов, и ответов на них нет, и вряд ли будут.

С каких пор я перестал запоминать имена? Они словно и не нужны мне были вовсе, числа отражали весь характер людей. Я словно и своё имя забыл, будто и не существовало у меня никогда другого имени кроме как «пятый». И никто не ответит, почему мне это так нравится.

Шестого не станут ни наказывать, ни поощрять за его поступок. Но никогда я не видел столько радости в глазах у полутрупа, на которого и был похож этот человек.

И тишина. Такая мертвая, пронизывающая время и пространство, окутывающая меня беззвучным одеялом и непостижимо загадочная. Даже щелчки рации и то уже были не слышны, только дыхание и учащенный стук сердца. Все громче и громче, разбиваясь на миллионы аккордов, они пронизывали моё тело. Я повернул голову и увидел, как солнце приближается ко мне, оно уже не светило на небе, оно уже здесь, рядом, увеличивается с невероятной скоростью. И тут я перестал видеть что-то, кроме белого цвета. И тут я перестал чувствовать что-то кроме тепла.

Когда я уже очнулся, увидел, как вокруг меня беспорядочным потоком двигаются люди, и я вместе с ними. Я лежал на носилках с импровизированной капельницей и кислородной маской, а вокруг суетились доктора, вызывая по внутренней связи карету скорой помощи. Я не мог сосредоточиться, разглядеть лица. Наверное, они вкололи мне что-то. Не знаю, не уверен, не помню. По-моему, я должен был зайти сегодня, часов так в 16 к моему доктору… или не должен. Или не я.

И вот меня затолкали в машину скорой помощи, и, не захлопнув двери, люди в синих пуховиках с надписью на спине «Реанимобригада» пошли грузить еще кого-то, оставив меня наедине. Недолго думая, я выдерну… постойте, но на мне нет никакой кислородной маски! И капельницы тоже нет. Так, не забивать голову, главное – дети, главное – узнать, что произошло.

Я бегу изо всех сил туда, где много кленовых листьев и где сейчас столпились люди. Я готов выплюнуть свои легкие, вывернуть их наизнанку, а сердце стучит как колеса старого паровоза. Я думаю, меня подпустят, разрешат, только бы не упасть мне по дороге. Только бы не потерять сознание, я же ведь это сделал на крыше?