С наступлением ночи, измученный, усталый и тощий как щепка, я наконец постучал в дверь дома Марии.
– Приехал! Приехал! – что есть мочи закричала Эсмеральда.
– Кто? – донесся голос Марии из глубины другой комнаты. – Почему ты так кричишь?
Взволнованный радостью встречи после стольких недель отсутствия, я схватил Эсмеральду в охапку и ладонью зажал ей рот, чтобы не отвечала.
– Зачем поднимать такой шум, если кто-то приехал? – спросила Мария, выходя к нам.
И тут раздался крик, рвущийся из глубины сердца, крик радости, любви и сбывшейся надежды – Мария бросилась в мои объятия.
Потом я обнял Пиколино, расцеловал других сестер Марии, в общем, всех, кроме отсутствовавшего Хосе.
Вечером мы с Марией лежали в постели. Крепко прижавшись ко мне, она без устали задавала одни и те же вопросы: ей никак не верилось, что я пришел прямо к ней, не заглянув ни к Большому Шарло, ни в одно из кафе поселка.
– Скажи, ты пока останешься в Кальяо?
– Да, мне надо уладить кое-какие дела, поэтому я остаюсь на некоторое время.
– Тебе надо прийти в себя, подлечиться. Я буду тебя вкусно кормить. А когда ты отправишься в путь… Рана в моем сердце останется на всю жизнь, но мне не в чем тебя упрекнуть, ты ведь меня предупреждал… Так вот, когда отправишься в путь, я хочу, чтобы ты был сильным и мог выпутаться из любых силков в Каракасе.
Кальяо, Уасипата, Упата, Тумеремо – небольшие деревушки с непривычными для европейца названиями, крохотные точки на карте страны, которая по площади в три раза больше Франции. Они затерялись на краю земли, на лоне удивительной природы, где слово «прогресс» ничего не значит, где мужчины и женщины, старые и молодые живут, как жили в Европе в начале века, – исполненные неподдельной страсти, щедрости, радости жизни, человечности… Редко кто из мужчин, кому сейчас за сорок, не испытал на собственной шкуре всех прелестей жесточайшей диктатуры Гомеса. Их преследовали, забивали до смерти без всякой причины. Любой представитель власти мог исполосовать их плеткой из бычьих жил. А с теми, кому в период с тысяча девятьсот двадцать пятого по тридцать пятый год было от пятнадцати до двадцати, обращались как со скотиной. Доставалось им и от полиции тирана, и от вербовщиков, которые зачастую набрасывали на шею новобранца лассо и тянули его на веревке до армейской казармы. Это было время, когда какой-нибудь важный чиновник мог схватить красивую девушку, надругаться над ней и, ублажив свою похоть, выбросить ее на улицу. И если родители или братья осмеливались пошевелить хотя бы пальцем в ее защиту, то вся семья немедленно уничтожалась.
Были, конечно, восстания, граничившие с коллективным самоубийством. Повстанцы, такие как полковник Сапата, ценой своей жизни пытались отомстить диктатору. Но армия была скора на расправу, и если кому-то, пройдя через пытки, удавалось сохранить жизнь, он все равно до конца своих дней оставался калекой.
И, несмотря ни на что, эти почти безграмотные люди из захолустных деревушек неизменно сохраняли любовь и веру в человека. Это постоянно служило мне уроком и трогало до глубины души.
Вот о чем я думал, прижавшись к Марии. Я страдал – это верно. Был несправедливо осужден – тоже верно, французские надзиратели – те же варвары, а может, еще пострашнее полицейских и солдат тирана. Но вот я тут, цел и невредим, прошел путь опасных приключений. Очень страшных – это верно, но захватывающих дух! Я шел пешком, плыл в лодке, ехал верхом через джунгли, и каждый день был длиною в год. Я жил вне закона и без всяких законов, свободный от каких-либо ограничений, моральных барьеров, никому не подчиняясь. Жизнь била ключом и даже через край.
Я снова спрашивал себя: правильно ли я поступаю, уезжая в Каракас и оставляя это райское местечко? Снова и снова задавал я себе этот вопрос.
Следующий день принес плохие новости. Представитель ливанца, ювелир-коротышка, специализировавшийся на изготовлении орхидей из золота и жемчуга с острова Маргариты и других весьма оригинальных украшений, сообщил, что не может мне ничего выдать по кредитным распискам. Оказывается, ливанец задолжал ему кучу денег. Этого только не хватало! Вот так устроил свои дела! Ладно. Надо обратиться по другому адресу и добиться оплаты. Придется съездить в Сьюдад-Боливар.
– Вы знаете этого господина? – спросил я о ливанце.
– К сожалению, очень хорошо. Он аферист. Сбежал и прихватил с собой все и даже несколько редких вещей, которые я передал ему по закладным.
Если придурок говорил правду, то выходит, что как раз этого цветочка и недоставало в букете. Теперь я сидел на мели крепче, чем до поездки с Жожо. Отлично! Судьба преподносит сюрпризы! Такое могло произойти только со мной. Ну и нагрел же меня ливанец!