Ва-банк

Где покой, где любовь, где та женщина, уготованная мне судьбой, с которой мне суждено построить очаг и создать семью? Я заставлял себя не оглядываться, боясь не выдержать и закричать гребцам: «Поворачивай назад!» Нет! Я должен попасть на прииск и вернуть свои деньги, а затем как можно быстрее пуститься в новые авантюры, чтобы сколотить капитал на поездку в Париж, туда и обратно – если «обратно» все-таки случится.

Только один зарок: ливанцу я не сделаю ничего плохого. Просто возьму причитающуюся мне сумму. Не больше и не меньше. Он никогда не узнает, что прощением он обязан моей шестидневной райской прогулке с самой чудесной девушкой на свете, маленькой феей из Кальяо – Марией.

* * *

– Ливанец? По-моему, он уехал, – сообщил Мигель, крепко сжав меня в своих объятиях.

Все верно. Барак был на замке, но на нем по-прежнему красовалась необычная надпись: «Честность – мое самое большое богатство».

– Ты считаешь, он уехал? Он сбежал.

– Успокойся, Папи. Скоро выяснится.

Сомнение и надежда длились недолго. Мустафа подтвердил, что ливанец уехал. Но куда? Только два дня спустя, благодаря расспросам, мы узнали от одного шахтера, что ливанец вместе с тремя телохранителями отправился в Бразилию. «Все шахтеры говорят, что он честный человек. Все, как один». Тогда я рассказал о том, что случилось в Кальяо и что я узнал об исчезнувшем ливанце в Сьюдад-Боливаре. Четверо или пятеро старателей, один из них итальянец, заявили, что если это правда, то они тоже погорели. Только один старик, гвианец, не согласился с нашим выводом. По его версии, вором был как раз грек из Сьюдад-Боливара. Судили-рядили и так и этак, но внутренним чутьем я понял: я-то потерял все. Что делать?

Съездить к Александру Гигю в Боа-Висту? Бразилия далеко. До Боа-Висты все пятьсот километров, да к тому же через джунгли. Мой последний опыт показал, что это очень опасно. Еще бы чуть-чуть – и я бы сгинул там. Нет. Надо устроить так, чтобы у меня была постоянная связь с прииском, и как только ливанец здесь объявится, я тут же нанесу ему визит. Уладив дела, срочно отправлюсь в Каракас и по пути захвачу с собой Пиколино. Пожалуй, это самое здравое решение. Завтра же возвращаюсь в Кальяо.

Через неделю я был у Хосе и Марии. Я им все рассказал. Мария, очень осторожно и тактично подбирая слова, изо всех сил старалась успокоить и подбодрить меня. Ее отец настаивал, чтобы я оставался у них.

– Если хочешь, грабанем Каратальские шахты.

Я улыбнулся и похлопал его по плечу.

Нет. Это действительно не по мне. Оставаться здесь нельзя. Только моя любовь к Марии и ее ответная любовь могла бы удержать меня в Кальяо. Я привязался к Марии сам не знаю как. Привязался сильнее, чем хотелось бы. Эта любовь – крепкая и самая настоящая, и все же жажда мести сильнее.

Решено. Я договорился с шофером грузовика, назначив отъезд на завтра, в пять утра.

Пока я брился, Мария вышла из своей комнаты и спряталась в комнате сестер. Какое-то шестое чувство, свойственное женщинам, подсказывало ей, что на этот раз я в самом деле уезжаю. Пиколино, умытый и причесанный, сидел за столом в общей комнате. Рядом стояла Эсмеральда, положив руку ему на плечо. Я направился к комнате, где пряталась Мария. Эсмеральда остановила меня:

– Нет, Энрике.

Она стремглав бросилась к двери и скрылась в той же комнате.

Хосе проводил нас до машины. По дороге мы не проронили ни слова.

В Каракас, и как можно быстрее!

Прощай, Мария, маленький цветок из Кальяо. Твоя любовь и нежность стоят гораздо больше, чем все золото мира.

Глава пятая Каракас

Поездка выдалась тяжкой, особенно для Пиколино. Тысяча километров, двадцать часов в пути, не считая остановок. Несколько часов пробыли в Сьюдад-Боливаре и, переправившись на пароме через величественную реку Ориноко, поехали дальше. Машина мчалась по разбитой дороге как сумасшедшая. На наше счастье, у парня за рулем оказались железные нервы.

В четыре пополудни мы прибыли наконец в Каракас. Вот он, город, ворчащий и шумный, с толпами народа, снующими туда-сюда. Он буквально поглотил меня.

Тысяча девятьсот двадцать девятый год – Париж. Тысяча девятьсот сорок шестой – Каракас. Семнадцать лет я не видел по-настоящему большого города. Были, разумеется, Тринидад и Джорджтаун, но там я пробыл в общей сложности лишь несколько месяцев.

Прекрасен город Каракас, великолепен своими одноэтажными домами в колониальном стиле. Он стоит на равнине с отметкой девятьсот метров над уровнем моря, окруженный со всех сторон горами Авила, протянувшимися по всей его длине. Благодаря такому удачному расположению в нем царит вечная весна: не очень жарко и не холодно.

«Я верю в тебя, Папийон», – повторял мне на ухо доктор Бугра, будто находился где-то рядом и въезжал вместе с нами в огромный шумный город.

Толпы народа были повсюду: люди всех цветов и оттенков кожи – от самых светлых до самых темных. И никаких расовых предрассудков в общении. Все они: и черные, и медно-красные, и белые – составляли единое население города. Оно жило полнокровной и радостной жизнью, что сразу же бросалось в глаза.