Вадим и Диана (СИ)

– Нет, сейчас я знаю, что дело именно в людях. Не будет никаких значительных перемен, никакого исхода … И ты прав – наше время опишут уродцем, тупеющим от сытости пленником супермаркета.

– Но руки опускать стыдно. Пусть нет надежды доставить камень к вершине, однако есть возможность переживать, думать, копить опыт, писать для будущего …

– Мой стол распух от посланий к потомкам.

– Тем лучше, Зот … Андрей Матвеич, а может вам влюбится в какую-нибудь остроглазую смуглянку лет двадцати от роду?! Женщины, я слышал, привязывают к жизни крепче любой идеи.

– Ха… И привести её в этот вертеп у чёрта на куличках, заселённый употребляющим отцом и мнительной мамашей … А ещё ей придётся терпеть наши регулярные собрания и кровать-полуторку с рваным матрацем.

– Что за тухлятина, Андрей. Важно решиться, то есть влюбиться и стать любимым. Ты уже не мальчик и знаешь, как важно вовремя перевернуть наскучившую страницу.

– Знаю? Наверно, знал раньше... Глупость… Здесь не умом надо. Ты лучше о себе, о своих страницах расскажи, – немного оживился Зот.

– И легко расскажу. Мало сплю, общаюсь с сомнительными личностями, задаю кучу вопросов, иногда выпиваю … Ах, да – работаю с умеренным пылом в одной фирмочке.

– А как с ней?

– С кем?

– С любовью, Вадим. С любовью!

– Утром я был с ней на «ты», днём – подчёркнуто холоден, а сейчас я окончательно для неё потерян, – с показной весёлостью отрапортовал я Зоту, вспомнив о неоконченном письме.

– И это слова утешителя.

Я молчал. Скривив, словно от боли, губы Зот поднялся с кровати и неуклюже потопал к занавеси. Взяв материю за краешек, он произнёс:

– Если случиться вдруг что-то … Ну ты понимаешь, Вадим … Если что произойдёт … Вы – ты и Диана – должны войти сюда сразу после отца с матерью. Все мои бумаги должны попасть к вам. Все до единой. Будет обыск. Я знаю. Но вы должны первыми … Слышишь?

– Перестань, Андрей. Из армии, как правило, возвращаются. Придёшь и ты.

– Из армии, но не с войны …

Занавесь колыхнулась, и Зотов вышел из комнатки. Несколько секунд я следил за колебаниями фабричного узора. Потом вернулся к письму. Перечитал его ещё раз, но так и не смог придумать внятного финала. Решил оставить как есть. Прилёг.

Лишь только я закрыл глаза, как тело охватил нешуточный озноб. Сердце забилось в груди тревожно и путано. Утром Зотов нашёл меня окончательно больным. Он вызвал такси, пожелав мне на прощанье скорейшего выздоровления, и как-то значительно поцеловал в щёку. Я промямлил водителю адрес, и мы поплыли по дымчатой лёгкости майского утра в северо-восточную часть города.

Лиза

За автомобильными стёклами разгуливался солнечный праздник. Всё живое, счастливо отдыхающее посреди тягот рабочей недели, за руку было выведено на улицу, провожено до набережных и парков, доставлено к просторам площадей. Жизнь повторяла общие черты в недоступный для подсчёта раз, но вся – от кончиков молодой травы до крика мокрого чада из форточки роддома – расцветала наивом и дышала новостью …

Дома, прежде чем скинуть с себя одежду и умыться, я на пластилиновых ногах добрался до компьютера – проверил почту. Ящик за время моего отсутствия в городе раздуло от бесчисленных безответных писем. Постепенно теряя связь с реальностью, я удерживался от падения с вертлявого кресла только потому, что должен был отправить Лазаревой поэтический полубред, пришедший в голову одному молодому человеку от бессонницы при полной луне.

Письмо кR.L.

Первые мысли:

В ожидании весны томился гардероб,

И сердце кляло зиму …

Но снег пропал и кельи дверца

Открылась настежь, в кутерьму.

Ах, вечное весны непостоянство – хуже пьянства!

«Прочь старое – лови губами next.

Твой прежний износился. Брось жеманство.

Ждут новые и самый свежий sex» –

Нашёптывает вешний политес.

О, ты не девушка. Ты – фройляйн Современность:

Следы солярия, тату и позитив.

В глазах l'amour, в улыбочке надменность

На радость мальчикам, на зависть прочих див.

Taxi. Ты в нём. Без прошлого, конечно.

( Гуляй, экс-мачо. Кто там впереди?)

Летишь, летишь по узенькой Аптечной,

Устав ругать шофёра по пути …

Вот и Cafe, где публика отменна.

Твой взгляд по лейблам мигом пробежал:

«My God[3]! Ну что это за пафос откровенный!

Gabbana! Gucci! Tiffany! Аврал!»

Тебя не слышат. Им важнее Эго.

Но всё же быстро оценили твой «прикид».

Здесь царствует Перформанс с мощью mega,

Здесь каждый изнутри давно убит.

Вторые мысли:

Ты видишь столик. Он, как раз, свободен.

Заказываешь свой любимый сок.

Садишься, ждёшь … Перформанс хороводит

И скучно так – хоть прострели висок.

Вот мальчик, девочка, оно – кому понятно?! –

Курит лёгкий Vogue;

Другой хлебает колу отрешённо.

Ты новенького ждёшь, но всюду смог

И, в общем, чувствуешь себя опустошённо.

Внутри тебя пугающая даль

Тусовок с «травкой», стрессов, одиночеств;

Старенья страх и буквенная шваль

Из стильных книг писателей без отчеств.

Проходят юноши – глядят, проходят девушки – глядят …

Зачем?

Чтоб ты сама на них, хоть мельком, да взглянула.

Им тоже плохо вне систем, без Тем, совсем

Их модной серости утроба затянула.

О, господин Перформанс, ты – король

Бездушно-дорогой, блестящий и холодный.