Вадим

— В холодильнике есть свежий креветочный салат. Привет.

Вспомнив, что пропустил ужин, Вадим отправился за креветками. Принес их, распаковал соус, разрезал лимон. Вдвоем с Колькой они соорудили на столике аппетитный натюрморт: креветки, паштет, сыры, крекеры. Колька заметил:

— Да, все-таки ты пошире стал… Семейная жизнь, борщи, блины… Заматерел.

— Да и ты, видно, не голодал в джунглях. Я-то думал, ты отощаешь…

Колька и в самом деле заметно поправился. Они обменялись ехидными взглядами. Чокнулись:

— За встречу.

Начали макать креветки в соус и есть. Колька повествовал о своих приключениях: что он видел, где побывал, кем был укушен. Рассказывал, расплываясь улыбкой по бороде, об одной юной аборигенке. Сокрушался, что не успел проявить пленки. По какой-то непонятной причине Вадиму было с ним теперь не очень уютно. Как будто это был вовсе не Колька, а какой-нибудь Колькин клон или имперсонатор, как бывает иногда в фантастических фильмах. Вадиму даже казалось, что Колькин взгляд отражался странным образом от влажного тельца креветки и падал ему на лицо, отчего чесалась щека. Он, правда, отнес все это на счет усталости. Да и — шутка ли — столько не видеться.

Пока Вадим думал об этом, Колька откашлялся и, ласково боднув друга взглядом, сказал:

— Рассказывай, что ли.

Интонация вышла особенной, и Вадим тут же напрягся:

— В смысле?

Колька сложил губы дудочкой:

— Да я так сказал, может, ты че рассказать хочешь.

Рассмотрев зачем-то Колькины брюки защитного цвета (множество карманов и клапанов), пушистый свитер (высокая горловина), Вадим прокомментировал его внешность:

— Между прочим, со временем ты все больше приобретаешь… Не знаю даже, черты или выражение — такого самодостаточного человека. Чего-то важное знающего… как бы так свысока на все дрязги смотрящего… Это ты у аборигенов набрался мудрости?

Колька сощурил лучистые глаза и стал, как раньше, похожим на доброго колдуна:

— Ну… не знаю. Прилипло от них кое-что. Научился не париться… не думать, что материальное — это главное в жизни… Что-то в этом роде.

Вопрос все еще висел в воздухе, и Вадим даже видел его составившимся из дыма закуренной Колькой сигареты. Он тоже закурил.

— Ну, что тебе рассказать… Мерзость какая-то происходит. Хотя вроде ничего и не происходит. Не о чем рассказывать, на самом деле. Кроме как о том, что есть ощущение… то ли все надоело, то ли ничего больше не будет… и не понятно, зачем это все… Главное, момент неудачный для таких настроений: мы уже несколько программ западным компаниям продали. И одна из крутых заинтересовалась, хочет в нас инвестировать. Если все срастется — это будет просто супер… Я так раньше думал. А сейчас это на меня впечатления не производит. По фигу все.

Колька присвистнул:

— Да, брат, я гляжу, у тебя этот… кризис среднего возраста…

Вадим рассмеялся:

— Какого еще среднего возраста?! Двадцать девять лет. Меня и в делах еще иногда не принимают всерьез. Поначалу приходится вести себя неестественно… Строить из себя сильно делового.

Колька пожал плечами:

— Психологи пишут, что кризисы у человека каждые семь лет случаются. И первый из серьезных — как раз около тридцати. Когда ты вроде в первый раз зрелый. Вот и среднего возраста. — Да че, — живо добавил он, — это и не плохо. Кризис — это переоценка своей жизни. Что очень полезно. Вообще задумываться полезно. И если, предположим, где-то ошибся, то в тридцать еще не поздно исправить.

Вадим поинтересовался:

— Ну и где я ошибся?

— Э-э, — Колька сделал отодвигающий жест руками, — я теоретически говорил. Чтобы это… предубеждение твое против кризисов развенчать. А ты, может, и не ошибся. Может, ты сделаешь вывод, что все нормально, выбор был правильный. А Машка что?

Вадиму было совсем неприятно вспоминать в этой связи о жене — да и вообще в любой связи. Он даже забыл, что она сейчас где-то в этой квартире, очень близко — живет, пишет, мажется кремом…

— Да замечает, наверное. Я с ней об этом не говорил… И то сказать — замечает. Как не заметить: я тут ей оплеуху влепил недавно.

Вадим посмотрел вдаль и увидел кожаную свинью у противоположной стены. Перевернутую вверх ногами.

— Так, сорвался из-за ничего. Она что-то сказала. Я ее, ну, шлепнул по щеке. Ночевал в офисе. На следующий день помирились.

Колька молчал, намазывая крекер паштетом. Затем запустил его в рот и поднял с бортика пепельницы тлеющую сигарету:

— А че сказала-то?

— В смысле? А… Что-то про отца. Моего.

— М-м, — невнятно среагировал Колька. Он облизывал пальцы, причмокивая.

— Ну, что-то типа того, что я ревную… Будто мне обидно — я должен был работать как вол… А мои сводные брат с сестрой — творческие бездельники… Ничем не занимаются… А отец их любит, балует…

Вадим взял у Кольки еще одну сигарету. Маша умела говорить глупые, но оттого не менее обидные вещи.

— А что это… отец? Ты с ним так и не общаешься?

Вадим оживился: