Вагнер – в пламени войны

Вот так и сидим с Суховым вместе и ждем, глядя на дорогу и по сторонам. Совершенно не понятно, сколько прошло времени, но штурмовая группа пришла к нам, и мы с чувством выполненного долга поперли к своим в тыл. Операция удалась, ведь такие операции можно считать удачными не тогда, когда ты пострелять смог, а когда все прошло гладко, когда с врагом ты не встретился. Задача выполнена. Добравшись до зеленки, мы, уставшие совсем, прибыли в расположение, где жил Юст. Здесь был и Регби. Нас с Суховым за такой дальний поход с гимнастическими упражнениями наградили внеочередным пайком. Дали не менее двух килограммов сала на каждого. Толстые такие куски, все в соли. А еще нам дали брынзы, и много, целые ломти, что я даже был весьма удивлен такой щедрости. Забрали мы пайки и зашли к Сухову на точку, где разложили все свои пожитки, в виде сала и брынзы, на стол. Вернее, это был бывший стол. Ножек у него не было, и потому он как широкая доска лежал возле окопа Сухова. Рядом колодец. Налили колодезной воды в бутылку. Вот и великолепный ужин готов. Хлеба, правда, не было, а свои галеты Сухов съел. Потому ели мы с ним там сало и закусывали его брынзой, запивая колодезной водой. О желудке своем я потом буду думать, а тогда мне было очень даже замечательно, как и Сухову. Уставшие и сытые, мы разбрелись по своим местам, а вернее, Сухову и идти-то не надо никуда было, а вот мне еще добираться предстояло до своей точки. Благо, точки у нас с другом рядом были там, и мне идти совсем ничего до своего окопа, вернее, норы хомячьей. Однако, добравшись до своего расположения, я сразу не пошел в свою нору, а зашел в блиндаж нашего старшего.

– Привет, – говорю я им, – вот и вернулся.

– Здравствуй! Привет, старый, – послышалось от моих коллег.

– Вот паек получил. Сало здесь и брынза, – говорю я им, садясь на скамью.

– Спасибо, батя, – обрадовался Ложка и попросил своего соседа подать коробку для сала и брынзы.

– Вот вам сало, и брынзы дам, – кладу побольше сала и брынзы куска три хороших таких, все равно сыт я, и много не съешь здесь.

– А мы уж думали, что ты не вернешься, старый, и хотели твои пайки поделить, и вещи тоже, – говорит, весело улыбаясь, Ложка, и видно по нему, что рад салу, ведь приелась уже одна и та же пища нам всем.

Затем я зашел в блиндаж, что находился от моей норы за деревом по правую сторону. Смарту тоже подарил два больших куска сала и брынзу. Вернулся я в свою нору, пробрался к спальнику, который у меня находился возле бетонной стены забора, и сладким сном заснул. На следующий день мы с Ложкой разговаривали. Он рассуждал:

– Вот, в лагере я сидел. А что лагерь? Вот блатует он там, блатует, а попробовал бы он выбежать и ударить из гранатомета по БМП, к примеру. Сможет он из гранатомета сжечь БМП? Вот то-то и оно, что это еще суметь нужно, здесь храбрость истинная нужна, это тебе не блатовать на зоне.

– Понятно, – говорю я. – Сам-то я ашник.

– Ашник? – удивляется Ложка. – Ая думал, что ты не с воли…

– С воли, с воли, контрактник, доброволец, – поясняю я Ложке и понимаю, что он меня по годам и по виду моему принял за сидельца с зоны.

Ложка аж изменился весь в лице. Я не раз видел такие изменения в лицах кашников, когда они узнавали, что я с воли. Понимаю теперь, ведь в их лице я был надеждой на их хорошее будущее. Поясню, читатель. Представьте себе, что вас забирают из мест лишения свободы на войну, и считаете вы, что вы штрафник и все кругом штрафники и черт его знает, как там впереди.

Вдруг обманут и после войны свободу не дадут, – думается вам, думается также, что вот там где-то эти бэшники и ашники есть, и они по тылам сидят, а вот мы, кашники, на убой идем. И когда кашник рядом с собой на этой передовой видит ашника, то, понятное дело, что на сердце у него становится светлее, ведь не один он здесь, и никакой он не штрафник, а такой же боец, как и все вольнонаемные, контрактники. Здесь, в этом случае, имеется большая психологическая тонкость, помогающая человеку верить в свое будущее и жить этим будущим, ради этого будущего. Важно на войне чувствовать себя не каким-то там изгоем общества, отщепенцем, а частью большой боевой семьи, частью большого народа, интересы которого ты выражаешь и защищаешь. По большому счету, свою иллюзию или миф о борьбе ты создаешь сам в своей голове – кто-то бьет украинских нацистов, а другой сам русский нацист и бьет варваров-инородцев, а другой сражается за идею величия России во всем мире, а четвертый пытается своей борьбой создать «новый СССР». А вот и пятый… и этот пятый дерется за русские интересы на Донбассе.