Как круглобокая баржа,
Плывет степенно и размеренно,
Весь день по городу кружа.
А по реке снуют, как ходики,
Речные баржи, катера.
Летят с небес грибные дождики
Вперегонки, как детвора.
Внизу, рассыпаны, как кубики,
Теснятся за рекой дома,
Снуют автомобили… Сутолока
Земли… И неба тишина.
* * *
Серый карандашный день.
Осень в рыжеватых бликах.
Сквер. Решетка, как плетень.
И людей не лица – лики.
И стада машин, гуртом,
Мимо арок и пролетов.
Я глотаю жадно ртом
Рябь прудов, качанье лодок.
Вот литой чугун перил
Стал оградою канала,
И завлек, и закружил
Вязью темного металла.
Осеняя даль крестом
Колокольный звон струится…
Век минувший под мостом
Дремлет, будто бомж, в столице.
* * *
Возвращение
Гроза, свинцовою примочкой,
Багряный погасила день.
Внизу зажглись огнями строчки
От городов и деревень.
И небо сдвинуло пространство
В распластанный аэродром.
Так, возвращаешься из странствий
Под черным проливным дождем.
Огни разбросаны ночные
На потревоженной земле.
И капли скачут, как живые,
По мостовым и на стекле.
Вновь чемоданы, встречи, лица,
Гром самолетов, всплеск огня…
Так, возвращаешься в столицу,
Так, начинается земля.
* * *
Шел теплый, ливневый июнь.
В Москве шумели грозы.
Был город безмятежно юн,
Не ведал скучной прозы.
И зрим был трав неслышный рост
В его старинных парках,
И город был по-детски прост,
С прохладной мглой под аркой.
Прохладой веяли с лотков
Пломбир и газировка.
И весь столичный мир торгов
Вас поражал сноровкой.
И на бульварах, во дворах,
И в толчее вокзала
Повсюду летняя пора
Людьми повелевала.
* * *
Москву в июльскую жару
Не освежают грозы.
И птиц не слышно поутру,
Лишь воронья угрозы.
В воскресный день весь город спит,
Или спешит на дачи.
В квартире духота стоит,
Ребенок где-то плачет.
Доносит ветер из окон
Обрывки модных песен
Обломовский нисходит сон
Средь пожелтевших кресел.
И снова духота кругом.
В асфальте никнут травы.
Но проворчавший дальний гром
Шлет весть о свежести дубравы.
* * *
Москва. Юго-Западная.
За городской чертой поля,
Лесов темнеющих дыханье,
И на шоссе огней мельканье,
И пахнет мятою земля.
И по тропинке в даль уйдешь…
От трав ночных исходит свежесть.
И в небе, и в полях безбрежность,
И тихий звездопад, как дождь.
А, возвратившись, входишь в город,
Залитый светом, неживой.
Поля, задернутые шторой,
Остались за его чертой.
Здесь, в спящем городе пустом
Свой мир, свои ночные были.
И спят стада автомобилей,
Как табуны коней, в ночном.
* * *
Курортный мотив
Как-будто, занавес раздвинулся неслышно,
И моря даль открылась с высоты.
Вдоль побережья кипарисов пышных
На фоне неба темные следы.
Спит море в окаймленье кипарисов,
Как чаша, налитая до краев,
И корабли качаются у пирсов,
Приплывшие от дальних берегов.
И города вечернего у моря
Гигантское открылось полотно,
Где, с греческими статуями споря,
Пьют юноши понтийское вино.
Где ожила, как карта побережья,
Вся панорама неба и воды:
Морские пляжи, горы в шапках снежных,
И виноградники в долинах, и сады.
Здесь знаки для судьбы благоприятны,
Морскую гладь чуть морщит легкий бриз,
И кажется вся жизнь, весь мир театром,
Ожившей декорацией кулис.
* * *
Адлер
Сверкает огнями курорт,
Гремит, поет, зазывает.
Безумствует праздный народ
И деньги на ветер швыряет.
Здесь бешеный ритм дискотек,
И медленный блюз ресторанов,
И бал правят власть и успех,
И слава курортных романов.
И море, и горы кругом,
И пальмы, и звонкий Каррерас.
Сверкает огнем и рублем,
Бушует кавказский Лас-Вегас.
4. «
Боровские стансы»* * *
В глуши, за Боровском старинным,
В забытых Господом местах
Живут как в песне заунывной:
То ль наяву, то ль в полуснах.
Здесь редко пропылит машина
И пешеход здесь редкий гость.
А с поездами и поныне
Столетие не прижилось.
Лишь на заре и на закате
Вдоль леса стадо пробредет
И дождь, как из ведра окатит,
И по грибы сосед пойдет.
И вновь трехъярусное небо,
Все в величавых облаках,
Откроет сонных далей негу.
И стрелки встанут на часах.
* * *
Зеленино
Дорога в лужах, мелкий дождик
И на полях вокруг туман.
В лесу грибы растут, как дрожжи,
И трав некошеных бурьян.
Живем мы в доме, под горою,
У неглубокого ручья,
Где мало изб, живут порою
Два-три семейства старичья.
И склон, заросший буреломом,
Сжимает дом большой дугой.
За покосившимся забором
В мой рост крапива с лебедой.
Гигантские, как дирижабли.
Здесь зреют тыквы, кабачки,
И греются на грядках жабы
А на скамейках пауки.
Здесь радуга встает, горя
Над домом дачным, над полями,
И мокрая в ответ земля
Блестит в просветах под лучами.
* * *
Лежу я в зарослях крапивы
На берегу ручья,
Где надо мной склонились ивы
У самого плеча.
Летают над водой стрекозы,
Улитки проползли.
Вдали посверкивают грозы
Аж на краю земли,
И тишина, как в день творенья
Лишь слышен рыбы плеск,
Тяжелого шмеля гуденье,
Да мотоцикла треск,
Да петухи поют в деревне…
И вновь объемлет слух
Покой морщинистый и древний
Деревьев и старух.
* * *
После грозы деревня спит,
Живой воды напившись.
И край весь ливнями омыт,
Как заново родившись.
И освеженные луга,
Пьянят медовой влагой.
Вновь петухи издалека
Поют, полны отваги.
И в воздухе разлит озон
И горнее сиянье.
Вас пробирает вдруг озноб
От чуда мирозданья.
Вслед сумрак вкрадчивый грядет,
Иссиня – розоватый.
Белесую кудель прядет
С реки туман лохматый.