Вакханалия

Видимо, одеться я уже сама не могла. Экстремальный романтизм высосал из меня последние соки. Но Верест успешно совместил роль любовника с ролью бэбиситтера — укутал меня в две простыни, в четыре одеяла, ласково шепнул: «Все ваши слабости с этого часа, Лидия Сергеевна, ложатся на плечи профессионала» — и отнес в дом. Мне было и стыдно, и приятно, и до фени. Сквозь прищуренные глаза я различала кланяющиеся березы, изумленную физиономию Постоялова, замершего с поднятой лопатой, салютующего на крыльце сержанта Борзых…

— Брысь, мальчишка, — шипел Верест. — Иди работай. Допроси охрану, соседей, кто чем ночью занимался… Короче, отвали. Ко мне до пяти не приближаться — выходной…

Я лежала в теплой кровати мансарды (ее не сильно повредили за ночь) под гнетом ватных и пуховых одеял, в предвкушении еще одного тепла — человеческого тела. Верест ходил по периметру и задергивал шторы, создавая сексуальный полумрак. Потом нерешительно присел на краешек кровати, провел рукой по взмокшему лбу:

— Вам жарко?

— Холодно, — зашептала я, — очень холодно. У меня под одеялом мороз трескучий. Скорее идите ко мне, Олег Леонидович… Снимайте свой дурацкий свитер — где вы такой нашли? Бабушка в семидесятом связала?

— Жена подарила, — смутился Верест, — в девяносто пятом. Нормальный свитер. У меня другого и нет…

— Сволочь, все испортил, — вздохнула я. — И как не стыдно?

Он посмотрел на меня с тихим ужасом.

— Ладно, — прошептала я, — потом поплачем, некогда. Будем считать, я ничего не слышала… Вас не учат в милиции быстро раздеваться, Олег Леонидович?..

Не хотела я его никуда отпускать. Сердечко возмущалось при одной только мысли. Ни на «спецоперации» — рассматривать свои трупы, ни к братве милицейской, ни, боже упаси, к жене. Курить и то не пустила.

— Здесь курите, — сказала я, — и мне оставьте…

Я пускала дым колечками, норовя сделать это красиво, сама не ведая почему. Он смотрел то на меня, то на мою руку.

— У вас занятная родинка, Лидия Сергеевна… — шептал он дурным голосом, хватая губами мое запястье. — Никогда не видел таких родинок…

Я отдергивала руку, но не очень активно. Скажем честно, у меня не занятная родинка, а очень даже дурацкая. Одно дело, когда родимые пятна вырастают на щеке, на шее или, скажем, на внешней стороне бедра ближе к ягодице. В этом есть своя пикантность. Это нормально. А вот моя выросла на тыльной стороне ладони — здоровое такое «рублевое» пятно, спасибо мамочке. Его обычно принимают за грязь, да и Верест вот в бане как-то настойчиво его шоркал — в беспамятство, видно, впал.

И не возвращался из него… Мы очень плотно проводили свой досуг. Время мчалось как борзая — не успели оглянуться, а часовая стрелка развернулась на девяносто градусов — с 12 до 3.

— Уже не холодно, — простонала я, сбрасывая на пол верхнее одеяло. Подумав, сбросила еще одно (все равно два осталось).

Верест приподнялся и снова посмотрел на меня с выражением, близким к тихому помешательству. Я подумала, что он забыл что-то сделать. Позвонить жене, например (якобы маме).

Но он сидел и просто смотрел на меня, как будто впервые увидел эдакую нелепость и очень этим расстроился.

— Ты знаешь, — наконец признался он, ненавязчиво переходя на «ты», — когда мне ночью сообщили, что с тобой случилась беда, я от страха чуть не помер. Выбросил водилу Ермакова из машины — у парня кличка Тормозная Жидкость — и помчался к тебе…

— Ну и как прикажешь это понимать?

— Вот я и думаю…

Думал он, судя по отяжелевшему лицу, напряженно.

— А ты с женой посоветуйся, — предложила я. — У нас, у баб, независимый подчас характер, мы можем иногда подсказать интересное решение.

Вопреки прогнозам, он не обозвал меня черной акулой или той же сибирской язвой. Лег на подушку и обнял меня за узкие девичьи плечи.

— Женат-то давно? — брезгливо бросила я.

— Десятый год, — сухо отчитался он. — Дочке Оксанке — девятый. Умница растет — по стадионам бегает, на фоно брякает, по-английски шпрехает… Недавно в театральный кружок отдали — актерское мастерство оттачивать…

— А у меня лоботряской растет, — позавидовала я. — Ничего делать не хочет, только мячиком об стенку лупит. Мне с ней некогда, маме тоже недосуг, только возмущается… Ты своей жене с каждой встречной изменяешь?

— Нет, — он не обиделся. — Я не такой уж ходок. У меня работа отменяет личное время… Впрочем, случалось, но редко. Раз…

«Девять», — подумала я.

— …или два.

Бедненький, не запомнил он, раз или два.

— Значит, хронически любишь. Хрон вы, Олег Леонидович.

Он в третий раз посмотрел на меня как на вымершего ящера и вдруг принялся остервенело целовать — словно мы уже расставались и к даче подъезжала горячо любимая супруга с базукой. Я не оказала ему достойного сопротивления. Коси коса…

Глава 7