Едва я переступил порог аэровокзала, подошел тут же меня опознавший молодой человек и на вполне сносном русском языке сообщил, что будет моим персональным гидом и переводчиком. Поскольку ни один другой из нашей команды такой чести не удостоился, я понял, что оказанный мне почет не имеет отношения к моим подлинным или мнимым заслугам. Соответствующие корейские службы, заблаговременно собрав содержательное досье, знали, какой возмутитель спокойствия к ним пожаловал.
Нас разместили в состоящем из двух половинок 45-этажном пхеньянском небоскребе, построенном как отель высшего разряда. Таковым, по формальным стандартам, он и был. Бассейны, сауна, внутренние сады, гроты и водопады, фонтаны в холлах, гигантские декоративные аквариумы, подземные и надземные бары с двумя напитками на выбор: японский виски и корейская водка, настоянная на жень-шене… За валюту, конечно… А в номере — роскошный японский телевизор (на экране — ничего, кроме народных песен и танцев), японская звукотехника (в динамике — ничего, кроме мелодично однообразных песенок) и японский же холодильник, забитый провизией: местными леденцами и бутылками пива тоже местного производства — пить эту жидкость можно было разве что по приговору суда.
К обеду мой «переводчик» (сесть за общий стол он, конечно, права не имел) явился уже не один: с ним был еще один русскоговорящий товарищ, постарше. Тот назвал себя Референтом, прикрепленным ко мне с единственной целью: чтобы я смог чувствовать себя в гостеприимном Пхеньяне совсем свободно и непринужденно. Свою свободу я ощутил сразу же после обеда: едва выйдя за порог отеля, был схвачен первым из «гидов». Он вежливо, но очень решительно попросил тотчас же вернуться: автобусы везут гостей во Дворец культуры, где и будет проводиться конгресс. Я простодушно спросил, нет ли у меня хотя бы нескольких минут, чтобы прогуляться вокруг отеля, но ответа не получил. Рядом с Гидом появился вдруг Референт увидев, что после полученного предупреждения «почетный гость» все еще не рванулся назад, он поспешил на помощь коллеге. «Просим вернуться», — с лучезарной улыбкой сообщил Референт, и я понял, что означает это корректное «просим»: опыт проживания в большевистском вольере у меня все-таки был.
Вероятно, даже эта робкая строптивость побудила невидимых дирижеров послать охранникам подкрепление. У входа во Дворец культуры дуэт конвоиров превратился в трио: мне представили еще одного товарища, старше по возрасту, чем первый и второй. Он назвал себя Консультантом и тут же заверил, что сможет ответить на любые вопросы. Даже на те, что окажутся не по зубам Гиду и Референту.
Со времени прилета не прошло и трех часов, а уже было ясно, что задачу, которую я перед собой поставил, выполнить не удастся. Конечно, «освещать» конгресс мы не собирались: сухая информация строк на двадцать — это все, что планировала газета. От меня ждали большого путевого очерка, подробных личных впечатлений: ведь я отправлялся в страну чучхе на целых две недели — для журналиста срок очень большой.
Но корейские власти личных впечатлений как раз и боялись. Для превентивных мер они вроде бы даже имели формальное основание: в списке делегатов я значился как член Союза писателей СССР, имеющий поручение осветить в писательской же газете международный конгресс. И ничего больше…
Инстинктивно чувствуя, что понадобится помощь, перед отлетом я попросил Олега обеспечить мне поддержку со стороны посольства. Указание дипломатам дал кто-то из заместителей министра иностранных дел, и они приступили к выполнению этого поручения. Интеллигентный, благожелательный, все понимавший советник посольства Станислав Артемьевич Муравский, предупредив о величайших трудностях, которые встретятся на моем пути, от слов перешел к делу. Шепнул мне в баре — в самое ухо: «Через десять минут моя машина подойдет вплотную ко входу в гостиницу. Стойте на пороге, садитесь сразу же рядом со мной, дверца будет открыта». Я в точности выполнил его указание. Мы отъехали под растерянные взгляды прошляпивших стражей: такой вариант запланирован ими не был, а остановить машину с дипломатическим номером никто не посмел.