Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Весь помпезный советский ритуал, но в корейском варианте, разыгрывался, как по нотам. Уже прошел спортивный праздник на стадионе. Состоялась поездка в горы, где якобы героически воевал с японцами Великий Вождь, — так гласит насквозь фальшивая, без единого правдивого факта, его биография. И сам Великий пригласил нас в свою резиденцию на ужин — отведать не доступной простому смертному, изысканно приготовленной собачатины. Обошел каждого гостя и персонально пожал ему руку. Я и сейчас еще ощущаю отеческое тепло этой пухлой руки, а гигантская шишка на шее Вождя до сих пор возвращает память к ночным кошмарам: она вторгалась в мой сон на протяжении многих недель, и каждый раз из этого, разбухшего до размеров гидры, зловещего пузыря выползали какие-то твари. Я в ужасе просыпался и сразу бежал под душ…

Впечатлений было множество, но города я все еще так и не видел: повторение эпизода с машиной Муравского могло бы иметь нежелательные последствия. Не для меня, разумеется, — для него.

Неужели я их не перехитрю? — вот о чем я думал все время. Не столько потребность в познании, сколько злость и азарт побуждали меня хоть что-то придумать. А-а, была не была!.. Хуже не будет… Кажется, я уже нащупал одно их слабое место и за несколько дней успел изучить не слишком сложную топографию Дворца культуры с его пятьюстами залами…

Шел уже десятый день бесплодного пребывания в Пхеньяне, когда я начал утро с реализации своего замысла. Только-только мы приехали на очередное никчемное заседание, я подозвал к себе одного из двух дежуривших в тот день моих надзирателей.

— Всем делегатам, — сурово сказал я ему, — принесли в их номера произведения Великого Вождя на их родном языке. Я не получил ничего — даже на иностранном. Как это объяснить?

Мне, конечно, их принесли тоже — на трех языках сразу, но глянцевые брошюрки с его портретом я тотчас спустил в сортир, а соврать по такому случаю за грех не считал. Предвидел, какой будет реакция, — и не ошибся. Мое замечание бросило «переводчика» в дрожь. Он тут же кинулся исправлять «ошибку», которая могла ему слишком дорого стоить. Склад бесценной книжной продукции — это я уже видел — находился на последнем этаже огромного здания. Мы заседали на первом.

Едва удалился младший, я повелительным жестом вызвал и старшего.

— Мне для работы нужны труды Любимого Руководителя, — холодно потребовал я. Таким было официальное звание наследника, Ким Чен Ира, мирское имя которого, так же, как имя его отца, произносить всуе корейцам категорически запрещалось. — Принесите их срочно. И еще, пожалуйста, кофе.

Мой Референт был еще и слугой — это я уже понял. И, конечно, он тотчас отправился исполнять приказ. Оставив пиджак на спинке стула и предупредив соседа из братской Гвинеи, что иду в туалет, я тихо, не мешая очередному оратору, вышел. И, никем не остановленный, оказался на улице: видимо, вахта на этот случай не имела никаких указаний. Ориентироваться в городе было проще простого: воткнутые в небо два блока высотной гостиницы торчали поверх низкорослых зданий, служа маяком.

Отловить меня, наверно, не стоило никакого труда. Но это уже был бы международный скандал: ведь не преступник же я, а участник Конгресса, и никто не ограничивал делегатов в праве передвигаться по городу. Конвоиры на то и были приставлены, чтобы лишить меня этой возможности, но понудить, да еще милицейскими мерами, — этого они все-таки не могли.

Я провел на улицах Пхеньяна более трех часов. Город пестрел от броских расцветок спортивных костюмов. На улицах и площадях, в садах и скверах дети и молодежь под команды вооруженных мегафонами тренеров занимались спортивной гимнастикой и спортивными танцами. В глазах рябило от разноцветных лент, шаров, зонтов и мячей. То и дело попадались колонны марширующих строем, одетых в синюю форму детей: у каждого класса имелось свое сборное место, откуда «отряд» направлялся в школу и куда возвращался после уроков. Учитель (женщины — в брюках, как и мужчины) выполнял роль командира детского взвода.

Светофоров на улицах не было, движения практически тоже: редко-редко проносилась шикарная машина японского производства. Но зато молодые регулировщики несуществующего движения стояли на каждом перекрестке. И столь же молодые блюстители чистоты с величайшим тщанием и упорством вылизывали и без того стерильные тротуары: на всем пути я ни разу не встретил ни одного опавшего листика, ни одной, брошенной кем-то, бумажки.