Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Он допил свой виски, и мы спустились в зал. Там не было ни одного человека. Ни одного! Даже «свои» журналисты, и те не явились. Масштабный лубянский замах никакого отзвука не нашел. Детективные знаменитости, которых привезли отвечать на вопросы, уныло сидели в холле, не вполне понимая, что происходит. Несмотря на жару, они все были одеты сугубо официально — ведь им объявили, что по просьбе мировой прессы наш МИД устроил для них конференцию. Специально для них!.. Мировая пресса отсутствовала в полном блеске, за исключением одного финна, аккредитованного от никому не известной газеты: его русская жена работала в АПН. Так что один иностранный журналист своим присутствием нас все же почтил, и это давало надежду: ялтинские посиделки найдут какой-никакой отзвук в «мировой прессе».

Встречу перенесли в Малый зал, но и в нем мы чувствовали себя сиротливо. Непонятно, кто и кого должен был спрашивать. Кого — и о чем? Мы сами — друг друга?.. Охотников разыграть этот спектакль не нашлось. И лишь финский парень задал вопрос, который по замыслу Юлиана должен был исходить отменят тот самый «запасной вариант»! Но никакой реакции, естественно, он не вызвал. Лаура, сидевшая рядом со мной, прошептала: «Мы приехали сюда в такую жару, чтобы выслушивать эту глупость?» Пресс-конференцию поспешно объявили закрытой.

За Юлианом Семеновым укрепилась вполне однозначная, всем известная репутация — она сохранилась и после его преждевременной, мучительной смерти. Он и сам ей способствовал, сознавая, что туман, который он на себя напускает, лишь пробуждает к нему интерес. Позволяет все время держаться в центре внимания. Склонный к авантюрам и неплохо знакомый с историей, он ставил себя в ряд с Моэмом, Грином и Ле Карре, которые вполне успешно работали на разведку, ничуть этим не подмочив свои литературные имена. Он легко, без малейшего насилия над собой вжился в ту роль, которую для себя написал, стал соловьем Лубянки, искренне веря в то, что делает полезное дело. Он причислял себя к ее «либеральному» крылу, полагал, что, воспевая славное чекистское прошлое, вернет наши спецслужбы к незамутненным истокам железного Феликса — к тем самым, где нужны чистые руки, горячее сердце и холодная голова.

Была за всем этим и более трезвая — точнее, более утилитарная — цель: получить монопольный доступ к таким архивным сокровищам, которые могли бы всю жизнь питать его писательское перо. Первой — глобальной — цели он не достиг и достигнуть не мог, хотя бы из-за отсутствия самих незамутненных истоков. Зато вторую вполне успешно реализовал — так, как было возможно в тех условиях, в которых мы тогда жили.

Ему хотелось сочетать верность Лубянке и возврат к некой «ленинской демократии», дружить со спецслужбами и с теми, кто от них пострадал, принадлежать к гонителям и к гонимым. Но если такое сочетание не удавалось, он безропотно подчинялся правилам игры, которые ему предлагались. Впрочем, он был в этом не одинок: иные из «детей Двадцатого съезда» точно также и поступали. Одноименный роман Юлиана Семенова, положенный в основу телесериала «Семнадцать мгновений весны», первоначально был не только антинацистским, но еще и антисталинистским. Такая позиция органично вытекала из самого сюжета и соответствовала настроениям Юлиана: как-никак его отец Семен Ляндрес, известный в тридцатые, годы журналист и секретарь Бухарина, работавший с ним в «Известиях», отсидел в ГУЛАГЕ свои «семнадцать мгновений» — каждое мгновение длилось один год

Верховная цензура оставалась, однако же, за Андроповым, который повелел переделать и роман, и киносценарий. И Семенов с легкостью переделал, да так, что фильм получился не только просталинским, но еще и «чуть-чуть» пронацистским, — столь обаятельны и милы его германские персонажи. Андропов реализовывал при помощи семеновского пера свои идеи и планы. Семенов, им потакал, чутко уловил потребности массового зрителя и пошел им навстречу. Потребностям именно зрителя, а не Андропова, — так ему, возможно, казалось: он умел убеждать и себя самого. В тандеме Семенов — Андропов оба участника хорошо понимали и хорошо дополняли друг друга.

В том же восемьдесят седьмом, только осенью, разговор, который шел в Ялте, имел свое продолжение, хотя и не на международном уровне. Юлиан был одержим идеей поднять детектив до уровня высокой литературы. Идея, безусловно, хорошая, но вряд ли достижимая с помощью поднятия рук и членства в какой-либо ассоциации. Даже такой, как МАДПР. В принципе ее можно было поддержать единогласно (кто был бы против?), но реализовывать пришлось бы каждому в одиночку, в пределах своих и индивидуальных возможностей.

Выступая в Артеке, Юлиан, помнится, задал вопрос своей молодой, но очень смышленой аудитории:

— Какие самые замечательные детективные книги вы знаете?

Из рядов закричали: «Адамова! Братьев Вайнеров! Юлиана Семенова!»