Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

Между тем, Найденов, с которым мы встретились в коридоре Верховного суда СССР, как бы между прочим спросил: «Читали?» Я с трудом понял, о чем идет речь: тридцать или сорок газетных строк уголовной хроники, не оставившей в памяти никакого следа. Найденов увидел недоумение на моем лице, улыбнулся и, ничего не добавив, прошел мимо.

Я понял: вопрос не был случайным. Он явно намекнул, что делом стоит заняться, но свою помощь не предложил. Нашлись другие. Людей, втайне разделявших мои убеждения и желавших максимально возможного разоблачения хозяев жизни, уже было немало и в мире сыска, юстиции и надзора — сферах, отгородившихся от «посторонних», недоступных и неприступных.

Недели через две почти шестьдесят томов уголовного дела лежали передо мной в кабинете одного из членов Верховного суда РСФСР. Ни его, ни других — тех, кто мне помогал, — назвать пока еще не могу: почти все они продолжают работать в суде, или в прокуратуре, или состоят на другой государственной службе. Или просто боятся реванша. Вряд ли они будут мне благодарны, если я открою тогдашнее их «предательство».

В кабинете меня замкнули снаружи на ключ. Чтобы я не утащил документа домой? Нет, чтобы никто не узнал, что я их читаю. Соглядатаи и доносчики кишели повсюду. Изучение документов заняло несколько дней. Сюжетов хватило бы на десять, на двадцать романов. Теперь-то я знал, что скрывалось за лукавой улыбкой заместителя генерального прокурора.

Эти шестьдесят томов были как бы боковым ответвлением более могучего дела, получившего тогда у юристов известность под условным названием «рыбное». Или — «Океан»: так именовалась фирма, в распоряжении которой был и сотни разбросанных по всей стране магазинов, продававших дары моря — не только свежую и замороженную рыбу, но главным образом соленую и копченую, а еще «главнее» — черную и красную икру. Все эти товары давно уже ни в каких магазинах не появлялись, их не покупали, а «доставали» — только по блату. Министерство рыбного хозяйства располагало довольно значительными фондами этих деликатесов и имело право распределять их по магазинам подчиненной ему фирмы «Океан». В условиях острейшего дефицита икра, крабы, осетрина и лососина становились валютой. И еще того больше — ключом, открывавшим все желанные двери.

О деле «Океан» впоследствии было немало написано, точнее всего — и подробнее — может о нем рассказать один из лучших следователей времен загнивания и упадка советской империи Владимир Колесниченко, которого, естественно, власть предержащие быстро съели за его талант и энергию, изгнали с работы, дабы не слишком усердствовал и не мозолил глаза. Я же вспомнил об этом деле лишь потому, что иначе трудно понять, как зародилась, оформилась и развилась одна из самых первых и самых могущественных советских мафий, вовлекшая в свой круг все звенья советской политической структуры, включая самого верного ленинца — главу коммунистической партии и советского государства, — его челядь и членов его семьи.

Несколько лет назад словечко «мафия» стремительно вошло в наш обиходный язык, им не пользуется ныне разве что тот, кому обрыдли газетно-телевизионные штампы. Стереотип сложился, и он непробиваем: мафия — теперь она повсюду — это порождение нового строя, который презрительно именуется демократическим.

Корни нынешней мафиозности уходят в советские годы, в брежневскую эпоху, когда уже были созданы все условия для того, чтобы мафия политическая переросла в политико-криминальную, когда должность сама по себе автоматически вела к обогащению, а деньги и связи открывали путь к должностям. Изменились только структура (единая пирамида превратилась в тысячи пирамид), масштабы и методы: что верно, то верно, — миллиарды долларов так открыто и так беззастенчиво в ту пору еще не крали. Но зерна были посеяны и уже дали всходы, так что биография русской мафии начинается с мафии советской: я был невольным свидетелем ее зарождения и первых ее проявлений.

12 ноября 1980 года в «Литературной газете» был опубликован мой очерк «Ширма» — о бывшем сочинском мэре Вячеславе Воронкове. Должностные лица такого масштаба до той поры были неприкасаемы. Для журналистов — бесспорно. На страницах газет мздоимцами иногда представали директора магазинов, еще реже мелкие сошки районного масштаба. Добраться до «народных избранников», подступиться к хозяевам городов, тем паче таких, как курортная столица страны, было практически невозможно. И воронковская вилла с поющим фонтаном, и его склад золотых цепочек, кулонов, колец, и пачки советских банкнот, цена которым уже и тогда была грош, — сегодня все это выглядят смешным и жалким на фоне дочиста разворованной, опустошенной России. Тогда это потрясало — и своей непривычностью, и обнажением того, что тщательно и жестко скрывалось.