Александр Ипполитович подвел промежуточные итоги. Пока удалось передать в журнал всего один репортаж. Маловато, как ни крути. Между тем, бойкие критикессы строчили из Канн пост за постом для своих сайтов и снимали бесконечные ролики для ютуба. Македонского в первый же день потрясла одна перезрелая дамочка возраста 50+. Известная критикесса Марианна Сурайкина рассуждала о новых тенденциях в европейском кино, сидя на веранде отеля с бокалом вина. Рядом с ней на столике стояла почти пустая бутылка и банка с оливками. Это бы еще ладно, кино и вино всегда хорошо рифмовались. Македонского удивило другое. На критикессе был надет купальник весьма смелого покроя, да и поза дамочки в шезлонге показалась Александру Ипполитовичу весьма вольной. Он подумал, что зрители, включившие ютуб, не особенно вслушивались в ее щебетание, а с недоумением разглядывали перезрелые формы кино-критикессы и опустошенную ею в одиночку бутылку вина.
«Подобный эпатаж был задуман дамой не случайно. Он отвлекает зрителя от смысла сказанного, поскольку у этой дамочки одна рецензия глупее другой! – ядовито подумал Македонский и спохватился: – Надо срочно готовить отчет о фестивале в очередной номер, а то, когда вернусь, бухгалтерия может и командировку не оплатить! Рассказ о бандитах и их стволах в Москве никто в расчет не примет. Все решат, что это очередные искусствоведческие байки для повышения рейтинга моей колонки».
Вскоре на набережной сделалось нестерпимо жарко, и Македонский огляделся в поисках тени. Похоже, самое прохладное и безопасное сейчас место в Каннах – Дворец фестивалей. Конкурсное кино вряд ли заинтересует знакомых бандитов, им рецензии не писать. Рассуждая таким образом, кинокритик повесил на шею аккредитацию и двинул на просмотр очередного конкурсного фильма.
При входе в здание извивалась привычная очередь эпохи ковида: проверка всех этих ПЦР-тестов, прививочных сертификатов и так далее… Как ни странно, подобная рутина отняла у Македонского довольно много времени. Он с тоской подумал, как отличается нынешняя атмосфера во Дворце фестивалей от праздничной обстановки доковидной эпохи! Зрители и участники каннского феста теперь при встрече не целовались и не обнимались, а стукались локтями или кулаками и довольно-таки мрачно зыркали друг на друга глазами над медицинскими масками.
Сравнивая судьбы мира и кино в доковидную и ковидную эпоху, критик окончательно расстроился, с отвращением натянул маску на нос и поплелся искать места, забронированные для прессы в зале, пустовавшем на треть из-за ковидных ограничений.
Давно не виделись
!
Македонскому долго не удавалось сосредоточиться на хитросплетениях сюжета. Он честно пялился на экран, однако продолжал думать о скрывшихся неведомо куда русских гангстерах. Интересно, где сейчас прячется кровожадная парочка? Даже если они залегли на дно, куда дели боевые стволы? А вдруг уже пустили их в ход? От этих мыслей по спине критика побежали мурашки.
«Черт побери, какое мне дело до этих уродов? Я им не заботливый папочка!» – сердито подумал Александр Ипполитович. Он понял, что пропускает половину реплик на экране, и волевым усилием попытался уловить сюжет. Это оказалось не слишком сложно: действие в фильме развивалось медленно, а главных героев было всего трое: две женщины и один мужчина. Они трудились в разных сферах и через тридцать лет с какого-то перепугу решили поведать городу и миру правду, от которой человечество должно, по их мнению, вздрогнуть. Правда состояла том, что эту троицу тридцать лет назад домогались разные начальники, от которых они зависели. Македонский время от времени засыпал в удобном кресле, но это не помешало ему придумать концепцию новой заметки: новая искренность наступает, мир уже никогда не будет прежним. Заголовок родился легко: «Однажды тридцать лет спустя». Обдумывать эссе мешал храп за спиной. Критик уже собирался оглянуться и разбудить спящего, но тут услышал то, что заставило его похолодеть.
– Эй, Михась, кончай храпеть! – громко зашептал знакомый голос. Разумеется, это был Колян. – Мы для чего купили билеты? Между прочим, за еврики, блин!
– Ясный пень, чтобы пересидеть до темноты! – сказал, потянувшись, Михась и сладко зевнул.
– Ну, так и сиди тихо, а то нас выведут. Храпеть будешь в Москве. Вон французы уже на нас поглядывают. Если попрут отсюда, мы конкретно спалимся. Солнце еще высоко, менты нас все еще ищут, а не спят в своей ментовке.
– Дай, Колян, хоть на полчасика придавить! Во французской ментовке так воняло чем-то, что даже подремать не удалось. Наверное, ихним вонючим сыром с вахты тянуло.
– Твоими носками воняло, дурень!
– Слышь, Колян, а как мы в темноте найдем нашу сумку со стволами?