Вакцина от страха

– Чо, групповуху шьешь, начальник? Не выгорит! Я действовал в одиночку, – пробормотал подследственный.

– Я вам не верю! – сообщил Пищик. Он вспомнил, что за ними наблюдает священник, и «включил интеллигента»: – Так когда-то говорил Станиславский. Слышал о таком?

Окорочков пробормотал что-то невнятное, и капитан продолжал:

– Вы, подследственный, пытаетесь играть роль разбойника-одиночки, но получается это у вас из рук вон плохо. Я надеюсь, что в ближайшее время вы поделитесь с нами подробностями похищения Анжелы Карпенко и сообщите о ваших подельниках, но пока я хочу спросить о другом. – В голосе капитана прибавилось металла, и он продолжал: – Нам стало известно, что пациент Калюжный, доктор Крымова и заведующая отделением «Марфино» Войцеховская ушли из жизни при вашем содействии.

– Это беспредел, гражданин начальник! – завопил санитар визгливым тенорком. – Я протестую! Вы хотите повесить на меня всю мокруху Москвы и Московской области! Никогда не признаюсь в том, чего не совершал!

– Протестовать будешь на зоне, – жестко сказал Пищик, переходя на «ты», – а пока сиди и слушай. – Наши криминалисты нашли в крови Калюжного сильнейший яд, который вызывает сердечный приступ со смертельным исходом. Есть серьезные основания предполагать, что его убил ты при помощи одного из врачей, работавшего в Красной зоне. Сейчас я расскажу тебе, что было дальше. Надежда Петровна Крымова, вероятно, заподозрила кого-то из медперсонала в том, что они помогли ее пациенту покинуть этот мир. На свою беду она поделилась с кем-то из коллег своими догадками. Это стало ее роковой ошибкой. Нам удалось найти кое-какие вещи из ее кабинета, которые не успели утилизировать. На них обнаружены следы того самого яда. Однако преступники, убив ее, на этом не остановились. Ирина Борисовна Войцеховская, разумеется, была в курсе всего, что происходило в ее отделении. Смерть Калюжного, который к тому времени стал выздоравливать, показалась ей подозрительной, как и скоропостижная кончина от сердечного приступа доктора Крымовой. Думаю, Войцеховская сказал кому-то из больничного персонала, что собирается обратиться в полицию. Видимо, это её и погубило. Мне важно узнать, с кем могли поделиться своими подозрениями Крымова и Войцеховская. Что скажешь?

– Я вообще не в курсах, начальник, – пробормотал Окорочков. – По беспределу дело шьешь.

Леха не на шутку разозлился и стукнул кулаком по столу:

– Советую, Окорочков, немедленно во всем сознаться. Тебе по-любому терять нечего. И так, и этак светит пожизненное. Если дашь признательные показание, это поможет облегчить твою участь. По крайней мере, до суда будешь жить в нормальны условиях.

– Надо обмозговать, – сказал подозреваемый. – Сейчас я не готов. Ну, типа языком проложить себе дорожку на тот свет.

– Подумай, Окорочков, – сказал капитан, – хорошо подумай. Мои бока еще помнят каталку, которую ты спустил на нас в подземке, а в стенах того перехода остались следы от пуль, выпушенных тобой из пневматики. Также у нас есть главный вещдок с отпечатками твоих пальцев – нож, которым ты размахивал перед моим носом, и показания свидетеля. В общем, советую обмозговывать недолго, а то никаких смягчающих обстоятельств не будет.

Когда Окорочкова увели, капитан поднялся в комнату, где отец Фотий с интересом наблюдал за «реалити-шоу».

– Ну что? – спросил Пищик священника.

– Это он! Да, точно он! Такой специфический, надтреснутый тенорок ни с чем не спутаешь, – сказал отец Фотий и тихо добавил: – буду молиться спасении души этого грешника.

– О душе убийцы? – не удержавшись, ехидно спросил Алексей.

– Господь милостив, – сказал священник, – Он прощает всех раскаявшихся.

Полицейские, еще недавно игравшие в «стрелялку», с любопытством и недоумением взглянули на необычного свидетеля.

– Спасибо за помощь, отец Фотий, – искренне поблагодарил Алексей.

Отец Фотий перекрестил бравого капитана Пищика, затем его грешных коллег-игроманов, внезапно попросивших у батюшки благословения, и уверенной походкой покинул здание на Петровке

Африканские страсти

Константин Калюжный неплохо знал Африку и понимал, что безоглядно доверять выходцам с этого континента нельзя, особенно в бизнесе. Он это понял давным-давно, еще в бытность дипломатом, когда путешествовал по бесконечным восточным базарам Туниса. Алжира, Египта и Ливии. Ах, какие там были пряные запахи, какие яркие краски! Специи, ткани, экзотические фрукты – все было другим, чем в родной, черно-белой тогда Москве, все щекотало ноздри и радовало взор.

Константин еще в те годы понял: смуглые лавочники в принципе не уважают белых туристов, а тех, кто не торгуется, вообще в грош не ставят. Они всегда называли цену выше реальной и ждали представления – ожесточенного торга с покупателем. Южные торговцы – совсем не то же самое, что европейские продавцы по другую сторону Средиземного моря и уж, тем более, не немцы, все рассчитывающие до копейки. Костя в те годы часто цитировал Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут».